От ветра не спасала ни тёплая собачья шуба с капюшоном, которую Татьяна выдавала за рысью, ни выпитые тридцать минут назад у сестры сто граммов водки. Выпросила, чтобы не замёрзнуть, пока придётся ждать автобус. Мела позёмка, поднимавшая мусор на тротуаре, сухой снег бил в лицо. Отворачиваясь в глубь остановки, Татьяна видела пожилого, сморщенного от старости священника, который только что вышел из храма и, видимо, как и она, поджидал двенадцатый номер. Все автобусы уже прошли, забрав пассажиров, и на остановке, кроме них двоих, никого не было.
Оба казались одинаково замёрзшими и сердитыми. Но если мёрзли они от одних порывов ветра, несущихся со стороны Амура, то сердились каждый по своей причине. Трудно сказать, чем был огорчён священник. Может быть, тем, что на утреннюю службу пришло мало прихожан, да и те, большинство, убежали из церкви сразу после причастия, и он вынужден был читать проповедь в полупустом храме. Или же не хотелось отправляться на требу – холод стоял страшный, – и, возможно, старик ругал себя, что согласился ехать на другой конец города, не выпросив машину. Судя по его замёрзшему лицу и одежде, состоящей из валенок, подрясника и накинутого сверху чёрного ватника, пожилой человек изрядно продрог.
«Наверное, ему надоела служба, – подумала Татьяна, поглядывая на священника. – Надоели мы все. Ещё бы! Одни вопли кругом. Рёв, стоны, плач. На всех людей хороших слов не хватит. Душевного тепла не напасёшься. Ишь, какой неказистый, в чём только душа теплится?» Нечасто среди священников можно увидеть высокого, бравого! С таким можно и поговорить. Может быть, что-нибудь путное бы сказал. А этих… высушенных грибов послушать, так выходит, что одной только молитвой и можно обрести покой в душе! А если молитва с губ слетает? Не задевает душу? Что в этом случае делать? Молчат священники. Не знают, что ответить. Татьяна однажды спрашивала, так батюшка только перекрестил её да наказал молиться чаще. Служители Бога! Татьяне их всех пожалеть хочется, все они ей кажутся обиженными. Наверное, запутались, сами не разберут, где бесы кричат от злости, а где человек, оттого что ему больно. А для уставших священников – всё едино. Должно быть, оглохли они, если и на исповеди ничего не слышат, когда им в самое ухо говоришь. Всё сводят к тому, чтобы поменьше есть да побольше молиться, тогда и мирность, мол, почувствуешь. Как же, скажите, работать-то на голодный желудок? И откуда взяться мирности, если зарплаты едва хватает на кусок хлеба? Из-за этих неясностей Татьяна редко бывает в церкви.