Кент вламывается внутрь.
– Шай, нам придется перенести Мэри Бет. Это охренеть какой материал.
– Рути, – говорю я, но она уже на полпути к выходу.
– Отличная работа, – говорит Кент, хлопая Джейсона по плечу. – Я рад, что у нас сегодня все получилось.
Я борюсь со своими очками, потирая переносицу, где зреет головная боль.
– Это неправильно, – говорю я, когда Кент уходит.
– Это охренеть какой материал, – напевает Джейсон, подражая Кенту.
– Он нарушает границы.
– Публика что, не имеет права знать, что их мэр – жуликоватый говнюк?
– Имеет, но не на нашей же передаче.
Джейсон следит за моим пристальным взглядом, поочередно смотря то на Доминика, то на меня. Нас с Джейсоном наняли с промежутком в несколько недель, и он знает меня достаточно хорошо, чтобы угадать причину моего недовольства.
– Ты злишься, потому что у Доминика отлично получается, – говорит он. – Ты злишься, потому что у него прирожденный талант и потому что он в эфире спустя пару месяцев после начала работы.
– Я… – начинаю я, но спотыкаюсь. Когда он так обо мне говорит, я чувствую себя полной дрянью. – Не важно, что я обо всем этом думаю. Я не хочу быть в прямом эфире. – По крайней мере, больше не хочу. Какой смысл хотеть чего-то, что никогда не произойдет?
Входит раскрасневшаяся Рути.
– Мэри Бет в бешенстве, – она зажимает наушники на ушах. – Ради эфира ей пришлось отменить частное занятие по дрессировке с кем-то из детей Билла Гейтса.
– Мы принесем ей свои извинения по почте. Или даже нет – я позвоню ей лично.
– У меня недостаточно линий, – раздается в моем ухе голос Гриффина.
– Рути, поможешь Гриффину? Я подключусь, если понадобится.
– Будет сделано.
– Спасибо.
Доминик зачитывает информацию о каждом тайном платеже. Цифры ошеломляют. И не то чтобы передача плохая – просто каким-то образом она превратилась в его передачу, а я больше не контролирую ситуацию. Звезда здесь – он.
Я откидываюсь в кресле и передаю инициативу Паломе и Доминику. Он завоюет награды и аудиторию, а я останусь здесь – за кулисами.
На веки вечные.