Мне было обидно скорее за детей, за все их волнения и хлопоты, ведь они так хотели поднять меня на ноги.
Отняли у меня эти целители и время и деньги и… надежду встать на ноги. В душе осталась одна растерянность перед будущим. "Всё, – решила я тогда, – мне нужно отдохнуть от всех вас. Не верю, не хочу".
Правда, был ещё один психиатр, который произвёл впечатление, сказал мне такое… Нет, не буду я сейчас вспоминать об этом. Надо отвлечься.Так хочется поговорить с кем-то. Скорее бы пришла Роза.
Роза, мой социальный работник, как-то принесла мне заметку с описанием японского трёхстишья – Хайку1. Попробуйте в трёх строчках выразить любовь, яркие мгновения жизни, горе, радость, события вселенной, высказать то, объяснение которому можно дать на нескольких страницах. Полюбились мне складывать эти ёмкие, глубокие Хайки. Иногда, непроизвольно и всплывает что-то в голове.
Листья жёлтые
Листья красные
Старость красивая.
Вот они скукожились
Пора раздумий, время раздумий
Все мои дни проходят в размышлениях. Я потянулась к своим костылям, помощникам в нынешней моей жизни. Там, у окна, стоит моё любимое кресло-качалка. Я часто усаживаюсь туда, смотрю на небо. И каким бы оно ни было, – серым, облачным, угрюмым, ясным – оно всегда подпитывает меня своей таинственной силой и даёт некое успокоение.
Я растеряла всех своих добрых знакомых, друзей, приятельниц. Сама шла к разрыву отношений. От некоторых отошла после тех давних трагических обстоятельств в моей жизни, а остальные отсеялись уже сейчас, за время болезни. Зачем втягивать людей в чужое несчастье, зачем приглашать их на смотрины своей ущербности? Как бы друзья ни старались, вижу в их глазах жалость, а иной раз и жадное любопытство.
Одна моя школьная подруга так вообще далеко зашла. Приходит, садится возле меня, губы сложит куриной попочкой и начинает причитать: "Ох, Ленка, да что же такое происходит с тобой, почему ты такая у меня несчастная, ущербная, ну хоть в петлю лезь".
"Спасибо, дорогая", – улыбалась я, опуская веки.
И после этого закрыла двери перед всеми. Посторонние в моей беде не нужны, и жалеть себя имею право только я. Когда мне звонили, разговаривала сухо, иной раз резко обрывала разговор и отключалась. Никого к себе не приглашала, а если кто и приходил, то просила социального работника отделаться от них. Ни с кем не хотелось говорить.