Волосы как облако,
В цвет шальной луны.
Утону беспомощно, на краю земли.
Ветер очнулся.
Вздохнул. Улыбнулся.
Скинул сосульки с крыши домов.
Воздух шальной, этот ветер певучий,
Носит над буйной моей головой.
Страшно. Мне страшно.
Могу я влюбиться.
Девушка та, что звонила под вечер.
Целую ночь мне без устали снилась.
Да ещё этот чокнутый ветер!
Вьётся, тревожит, и манит смятенье
В душу мою, что привыкла к дремоте.
Странное чувство, то боль, то веселье.
Песня любви, так опасна в неволе.
Выпущу, пусть полетает по миру.
Пусть насладится последним полётом.
Девушка, ты сумасшедше – красива.
Только так страшно – потеря свободы.
Ветру то что? Он сейчас растворится,
Спрячется где-то в растрёпанных ивах.
И притаится – бродяга несносный.
Я же, пропал, я влюбился, я сгинул.
А вместо музыки – надежда…
Я по утрам пил чай – один.
Вприкуску – мятая газета.
Я был, или почти – не был.
Я пел шансон, теряя лето.
Я мял мечту свою, в карман.
На нотной, старенькой бумаге.
Я написал себе – романс,
Про то, что мы с тобою рядом.
Про то, как падал первый снег,
На наши губы, в поцелуе.
Про то, что ты красивей всех,
И лишь одну тебя люблю я.
Про то, как ночь……и снова ночь.
Что волосы твои до дури,
Оставят на подушке след,
И я его опять целую.
Я напишу тебе – романс.
Я напишу такую песню,
Где вместо слов – весны дурман,
А вместо музыки – надежда.
Саксофон устал, он почти как я – безнадёжно стар.
Лишь осенний дождь, обронив слезу – эту тайну знал.
Помутневший дым крепких сигарет —
заслонил луну.
Пьяный без вина, от своей тоски я домой иду.
Наступает дождь, этот глупый дождь, на мою мозоль.
Друг мой саксофон, разделить готов со мною эту боль.
Я зашёл в кафе, что манил к себе – вспышками витрин.
Саксофон и я, столик на двоих – всё, что я просил.
Но сказал бармен – Поиграй нам блюз, старый музыкант.
И сказал мой друг, старый саксофон, что пора играть.
Этот тихий блюз старого кафе растворяет сон.
Понял я, что жив, и не очень стар, и в тебя влюблён.
Улыбнулся я, улыбнулась ты, и вошла в кафе.
Столик на двоих. Друг мой, извини. Я вернусь к тебе.
Саксофон устал, он почти как я – безнадёжно стар,
Но способны мы старость отложить, для своей мечты.
Что ты молчишь?
Глаза потупила под тяжестью ресниц.
Что ты молчишь?
Я так спешил, старался.
Уселся здесь, готовый даже петь,
Чтоб с музыкой моей в тебя ворваться.