Скопчество видимо имело почву в нашем народе, а потому и не только не пало под ударами судьбы, но при помощи всеобщего невежества развилось, проникло в монастыри, в мелкое чиновничество и даже в мелкопоместное дворянство, стараясь иногда захватить в число «белых голубей» даже и выслужившихся в чины лиц. Все эти люди представляли широкое поле для проповеди, так как все это было во мраке невежества и ждало лишь случая попасть в руки более хитрых, нежели они сами, людей.
О житье-бытье Кондратия Селиванова в Иркутске, куда он попал вместо назначенного ему Нерчинска, конечно не без пособия со стороны «любезных детушек» ничего неизвестно; те же пособники сумели устроить так, что Кондратий разгуливал на свободе по Иркутску, находился в постоянных сношениях со своими последователями, жившими в России, наезжавшими в Сибирь и даже вновь объявившимися в Сибири; целые сотни посланий пересылались от Селиванова верным, читались, переписывались и входили в состав поучительных «распевцев», которые поются скопцами доныне. Селиванов верил, что «жена» не возвратит его из ссылки и что вернется он ко своим детушкам лишь в царствование «любезного сына своего великого князя Павла Петровича». Понятно, с каким нетерпением ожидали все скопцы этой блаженной для них минуты, и неудивительно, что 6 ноября 1796 года, когда император Павел Петрович вступил на Всероссийский престол, было днём великой радости для всех последователей Кондратия Селиванова. Поскакали гонцы во все корабли скопческие, бодро принялись за дело богатые петербургские скопцы, а из Москвы приехал представиться и «объявить великую тайну» новому государю давно известный при дворе умный скопец Колесников, известный более под названием «Масона». В последние годы своего царствования Великая Екатерина преследовала их, но достаточно было уже этого факта, чтобы представители их были принимаемы милостиво в опальной Гатчине, а умный Колесников сумел и кроме того войти в милость у цесаревича.
27 января 1797 года Кондратий Селиванов предстал пред императора и в тот же день отправлен был в дом умалишенных, находившийся при Обуховской больнице, где и обретался вплоть до воцарения императора Александра I. Человечные воззрения этого государя слишком известны, чтобы говорить о них здесь, а потому мы и заметим только, что эти воззрения распространились и на занимающих нас фанатиков; Кондратий Селиванов переведён был в богадельню при Смольном, а остальные скопцы получили свободу. Только этого и ждали по-видимому скопцы, так как с этой поры они в особенности отважились. Мистическое направление, обуявшее тогдашнее общество, как нельзя более кстати явилось на подмогу скопчеству и заполонило в секту таких людей, о которых не мог сначала и помышлять Селиванов. С легкой руки известного мистика обер-прокурора Святейшего Синода князя Голицына «несчастным стариком» стала интересоваться почти вся Петербургская знать. Знатные барыни, падкие на разных святош, начали искать случая повидать «таинственного старца» и у дома Ненастьевых с раннего утра до поздней ночи прохода не стало от карет и других экипажей. Кондратий был слишком умен, чтобы не понравиться бездельным и скучающим дамам и кавалерам тогдашнего бомонда, и потому эти обезумевшие от ничего-неделания и сытости люди уезжали от него в восхищении: им удалось увидать настоящего праведника, послушать его наставлений, получить предсказание будущего и какую-нибудь вещицу на память: образок, крестик, просфору, сухарик и т. п. Эти барыни ввели Кондратия в моду и между своими не менее скучающими супругами. Стали старика навещать генерал-губернатор, обер-полицмейстер и министры, а добрые пособники Селиванова трубили между тем по всем концам земли Русской, что все эти почести отдаются батюшке, «потому, что все» князья и бояре признали в нем Христа.