Мечтатели с горящими глазами, расплескивающие вокруг себя солнце, были ей очень хорошо знакомы – и на фоне доброго десятка подобных ее личный почти поблек. Закружила, захватила собственная жизнь – красивая, острая и точная, натянутая звенящей струной. Здесь фантазеров хватало, здесь открывался новый мир. Точнее, старый открывался вновь, через те же сверкающие глаза, с немым вопросом поднятые к небу.
Среди точно таких же беспросветных циничных мечтателей, воспевающих каждый свой любовно вылепленный мирок, Беспалова почти забыла о том, что ее ждут дома. Чужая, но все равно понятная и близкая жизнь стыдливо поджала хвост, когда на свет вылезли, как ночные твари на лампу, все самые роскошные герои и чудовища прошлого. Сильные, страшные, сверхчеловечески коварные и столь же сверхчеловечески большие, на фоне которых нынешние людишки не казались хоть мало-мальски заметными.
Это веселило и умиляло донельзя. Пощупать какого-нибудь древнего героя, даже с чужих слов, с подачи такого же современного чудака-фантазера, было ни с чем не сравнимым, будоражащим кровь удовольствием. И щупала она много и долго, с пристрастием, наслаждаясь – а потом, когда приехала домой, там ее ждал унывший осиротевший щенок, начисто лишившийся и сил, и сияния глаз. И эту книжку, сборник чужих осколков света, она кинула ему как кость. Просто чтобы посмотреть, не изменится ли чего, но даже на благодарность не слишком-то надеясь. Он ее повеселил, он покрасовался, и хватит. Можно тихо и без спецэффектов продолжать жить.
А эксперимент вдруг взял и удался.
Сперва он проглядел, принюхался, отложил в сторону. Не нашел ничего интересного. Потом в сомнениях, просто чтобы потешить свое самолюбие и убедиться, что оценил верно, всмотрелся поглубже. Невесть отчего его зацепили какие-то богом забытые корейцы, он топтался вокруг них, тыкался то с одного бока, то с другого, забрасывал и хватался вновь, казалось, совершенно без повода.
Это было странно. Странно своей непривычностью, непохожестью, положением полувдоха, полушага, когда не то трепыхается в руках суть, не то выпадает, шлепается на пол и насмехается над ним, оставив на руках лишь жирные бессмысленные кляксы. Странно метаниями, бесцельными, пустыми и слабыми, даже лишенными красоты тех прошлых всплесков лихорадочного вдохновения. Странно иррациональной, пустой досадой и злобой его самого, не могущего отлепиться от совершенно ненужной, глупой, вредной, но слишком уж приставучей вещи. Он будто вляпался в жвачку, сел на нее в любимых брюках или, даже больше похоже на правду, подцепил ее головой со скамейки в парке или чего-то такого же общественного и глупого. На фоне современного повального увлечения чуть более свежими корейцами это и вовсе выглядело забавно.