Учителя прощали ему баранье упорство и тупость, ломались один за другим, опускали руки. К началу средней школы страшащие двойками, отцовым ремнем и детской комнатой милиции, уже через пару лет на холодно брошенное «Что ты мне сделаешь?» они лишь обреченно замолкали. Ни у кого из этих несчастных не хватало храбрости заглянуть за щит, который он год от года тверже держал перед собой.
Полное осознание пришло в четырнадцать, в серый октябрьский день – когда на затылке впервые собрались в хвост волосы, что он отращивал целое лето. Когда впервые он по-настоящему узнал собственное отражение в зеркале. Девчонки в классе хихикали перезвоном серебряных колокольчиков, в извечной женской манере судачили о том, кто из них первой выйдет замуж или хотя бы поцелуется. Он тогда просто подошел к отличнице, выдернул ее из-за парты, обвил руками талию и накрыл ее напрягшиеся неумелые губы поцелуем.
Она еще ребенок, с мучительным отвращением понял он через мгновение.
А он – уже нет.
Красный лак и золото трона разрезают блеском глаза, навязчивый треск масла в горящих лампах сливается с жалостливыми шепотками за спиной. Человек в алой с золотом мантии, на золотой подушке, смотрит тем же холодным, безмысленным взглядом, что и нелепо-золотые драконы с лепнины под крышей, драконы с шитья его мантии, настороженно затаившиеся драконы на спинке трона. Тронный зал захлопнут, как крытая киноварным лаком шкатулка, заперт изнутри всесильной рукой, густое ожидание свербит в воздухе. Мантия цвета запекшейся крови укрывает раболепно сложенные руки. Синий и исчерна-багряный шелк чиновничьих одежд разлит по полу в на сотню раз повторенном смиренном поклоне, как та же кровь. Острый желтый свет ламп мечется с золотой лепнины на кроваво лоснящийся шелк, увязает в нем, всю тронную залу доверху заполняет блеском и кровью. И дышится солоно, вкус железа вплавляется в губы.
Так надо. Так надо, чтобы неумелый, трусливый мальчишка взвалил на свои плечи ношу, непосильную для отца, сам себя по кускам скормил армии, раскромсавшей уже всю страну, выдавившей двор из столицы, как гнойник. Надо, чтобы обезумевший от отчаяния народ сжег дворцы и сам распахнул городские ворота японцам. Надо, чтобы брат предал брата, а сын – мачеху, чтобы трон под собственным весом развалился на режущие пальцы обломки. Только так можно вырастить настоящего дракона.