– Я в порядке, – тихо просипел тот.
– А уж это решать не тебе. Приказы надьяры Эсгель не обсуждаются.
– В порядке будешь, когда выпьешь лекарство и поешь наконец-то, – сказала вошедшая Эсгель. В руках она держала чашу.
– Надьяра, позвольте я, – поднялся Гаэль и протянул руку за напитком.
– А мне не нальете? – улыбнулся Наэль. Гаэль тем временем опустился на колени, осторожно приподнял голову бывшего раба и поднёс к его губам теплую чашу с напитком. Тот сделал глоток. Он никогда прежде ничего подобного не пробовал. В пересохшем за ночь горле наконец-то поселилась влага. Жадно допив, он смутился. Вернувшийся с такой же чашей Наэль засмеялся.
– Не переживай, там целый котелок. Правда, много сразу нельзя, а то последствия себя ждать не заставят.
Северяне засмеялись. Раненый слабо улыбнулся.
– Меня зовут Эсгель, – сказала девушка. – Вот этот весельчак – Наэль, заботливый лекарь – Гаэль, а близнецы – Ингаэль и Вараэль. А как тебя называла мать?
Он еще больше смутился от неожиданного вопроса. У рабов имен не спрашивают.
– Раэль, – сказал он наконец, и добавил. – Моя госпожа.
– Я тебе не госпожа, – скривилась Эсгель. – Ты северянин, такой же, как и мы. Кандалы мы с тебя снимем в ближайшей кузнице. Потом можешь отправиться, куда душа пожелает. У тебя есть родные?
– Нет. И идти мне некуда.
– Сколько тебе зим? – поинтересовался Наэль.
– Двадцать пять.
– Значит, я по-прежнему самый старший, юная надьяра, – Наэль не скрывал удовольствия от того, что в очередной раз задел девушку.
– Если с годами глупеют, то тогда понятно, почему ты в моем подчинении, а не наоборот.
– Я в свои восемнадцать не был так остер на язык, надьяра, – поклонился Наэль.
Раэль хлопал глазами от удивления. Восемнадцать зим. Восемнадцать. Он обязан жизнью и свободой восемнадцатизимней девушке. И какой же он после этого северянин?
– Моя госпожа, – начал было Раэль, но она гневно сдвинула брови.
– Еще раз назовешь меня госпожой, я тебе язык отрежу!
Раэль поцеловал её в колено. Потом чуть выше. Потом еще чуть выше.
– Как пожелаете, моя госпожа.
– Раэль, – тихо сказала она. – Я должна уехать. Сегодня.
Он медленно сел и посмотрел ей в глаза. Сердце его только что разорвалось на кусочки и перестало биться. На его месте начинала разрастаться пустота. Холодная, безмолвная, черная пустота.