Только сейчас я задумался: почему у меня такая фамилия и отчество? Моего биологического папу я не знал, он ушёл, когда я был маленький. Подробностей произошедшего я не помню. Куда он делся и почему? Это мне тоже неизвестно. Помню фото, которое мама хранила отдельно от фотоальбомов. На фото мне меньше года, я лежу на папиных руках, и мама рядом. А может, и наоборот: я на маминых руках, а он рядом. Не помню точно. Других фото я не видел. Наверное, их и нет. Спрашивать маму я не стал, захочет – сама расскажет. Где мой биологический папа сейчас, я не представляю. За все эти годы он не появился.
Я ничего не стал менять, привык к своей фамилии. А по отчеству меня никто не называет, не дорос ещё. Я не вкладываю особого смысла в ФИО. У меня несколько отстранённое отношение к ФИО. Это те слова, которые отождествляются со мной, но не являются мной. Это словно шкурка яблока, которая имеет совсем другой вкус, нежели само яблоко. Если у меня от рождения выработался рефлекс отзываться на свои ФИО, то зачем их менять? Чтобы только больше себя запутать? Когда кто-то ко мне обращается, то они словно прикасаются к моей оболочке, чтобы я обратил на них внимание. Зачем же менять эту оболочку, если она всех устраивает? Если я захочу что-то поменять, то буду меняться сам – внутри этой оболочки. Выходит, что замена ФИО больше нужна окружающим, нежели мне самому. Я не исключаю, что можно изменить ФИО, но для этого нужна веская причина. Размышляя над этим вопросом, я решил, что это не главное в жизни. А что главное? Ну, уж точно не это. Если меня это раньше не беспокоило, то и сейчас не должно.
Проживание в коммуналке меня не радовало. Татары, живущие с нами, к старости накопили свои привычки, которые очень меня беспокоили. Например, они любили варить потроха животных по пять часов. Этот зловонный запах проникал во все щели. Не останавливали запах ни одеяла, ни покрывала, герметично просунутые в дверные щели. Я обмотал полотенце вокруг головы четыре раза и вышел посмотреть на кухню, что там под крышкой высокой кастрюли стоит часами на газу. Но только я приподнял крышку, как меня чуть не стошнило в полотенце, поскольку на вид это было не лучше, чем на запах. В огромной кастрюле плавала шкура, кишки. Я хотел поскорее закрыть крышку и убежать подальше. Смрад этот прошибал даже четыре намотки махрового полотенца вокруг носа и рта, слизистую глаз разъедало будто хлоркой. Жуть. Как они сами это выносят? Непонятно. Ничто не может остановить рвотный рефлекс. Приходится идти на улицу и гулять всё это время, плюс время, пока этот запах выветрится из комнат. Подобное отвращение я испытывал в садике при виде столовских котлет. Оказалось, что те котлеты в садике имели не самый отвратительный запах по сравнению с этой едкой вонью от вареных потрохов. Татары увидели, как меня выворачивает от запаха и стали чаще варить потроха. Им не нравится соседство с нами, и они всячески пытались выжить нас отсюда. Дед-татарин ходит в общий туалет по-большому и размазывает свои испражнения по стенам туалета так, что понятно, что это не случайные брызги, а целенаправленное вредительство. Возможно, у них есть какая-то причина на эти злодеяния, но я её не знал и не понимал, почему эти престарелые люди так себя ведут. Они общаются между собой на татарском языке.