Всю ночь в листве ещё густой
Изменник-ветер песнь привета.
Сегодня в небе нет лучей,
И дождь, дождь льётся безнадежно,
Как слёзы скорбных матерей!
И в этой тихой мгле безбрежной,
Смотри, к краям весны мятежной
Летит станица журавлей!
– Как красиво! Ваши стихотворения просто великолепны, – с чувством сказала Елизавета.
– Это не моё стихотворение, – возразил Теремрин и пояснил. – Это сонет – он так и назван «Серый сонет» – принадлежит перу Бутурлина, малоизвестного поэта девятнадцатого века. Вы знаете, я очень люблю читать стихи таких вот поэтов. У них обязательно находятся два-три стихотворения просто удивительных.
– А отчего вы именно этот сонет выбрали сейчас, когда ничто не предвещает ещё прихода осени, кроме, разумеется, календаря?
– Потому что она придёт, она наступит неотвратимо, и будет, говоря языком Пушкина, пышное природы увяданье. Но это увядание природы станет как бы прологом её нового возрождения. Мне очень понравилось в сонете Бутурлина то, что стая журавлей, уплывающая на юг, тем не менее, летит к весне. Вот и нам взгрустнётся, порою, в осенние дни, но не нужно поддаваться грусти.
– Помню, помню ваше стихотворение из сборника, который мне подарили. Прочтёте что-то своё? – спросила Елизавета.
– Нет, своё не прочту. Во всяком случае, не сейчас. Вы знаете, я запомнил наизусть один небольшой абзац из рассказа Бунина, о котором уже упомянул, «Ночь». Никак не выходит у меня из головы этот рассказ!
Теремрин слегка взмахнул рукой, словно указывая на звёздное небо, и начал читать, спокойно, легко, словно со цены профессиональный чтец:
– «В этой млечности есть зеркальность; но на горизонте сумрачно, зловеще: это от Юпитера и оттого, что там, в южном небосклоне, нет почти звёзд. Юпитер, золотой, огромный, горит в конце Млечного Пути так царственно, что на балконе лежат чуть видные тени от стола и стульев. Он кажется маленькой Луной какого-то иного мира, и его сияние туманно-золотистым столпом падает в зеркальную млечность моря с великой высоты Небес, меж тем как на горизонте, в силу противоположности со светом, мрачно рисуется как бы тёмный холм. И непрестанный, ни на секунду не смолкающий звон, наполняющий молчание неба, земли и моря своим сквозным журчанием, похож то на миллионы текущих и сливающихся ручьёв, то на какие-то дивные, всё как будто растущие хрустальной спиралью цветы…».