Дни – провалы в глазницах трупа,
Цвет заката окрас павлина
Превосходит. И, как гомункул,
Я в стекло заточен безвинно.
Самоизоляция отличается от романтического одиночества и от модернистической замкнутости. Наоборот, одинок тот, кто вне самоизоляции предоставлен самому себе. Возникает солидарность в самоизоляции, своеобразная жутковатая культура, и книга Астрецовой едва ли не первый опыт обследования, поэтического освоения этой культуры, в которой неожиданно оживают архаические предания, древние поверья и чаянья:
Горожане не безоружны,
И распятия в изголовьях,
Словно шпаги. Уходит глубже
Мир в поверья Средневековья.
В новейшем искусстве кино распознается алхимия:
Колдую в келье над ретортой
Я методично, как алхимик.
Мой замысел, пока что мертвый,
Появится на свет. Дав имя,
Рассудок, мускулы и кожу,
Я окружу его ландшафтом.
И правда обратится ложью,
И ложь легко сойдет за правду.
Фрагменты снов, обид, желаний,
Обмана, вымысла и были…
Я, словно врач, сшиваю ткани
И оживляю тело фильма.
Так, вероятно, Альбертус Магнус изготовлял своего андроида, и тот, по преданию, был уже совсем готов, но Фома Аквинский, некстати зашедший в келью учителя, в ужасе уничтожил искусственного человека. Но от подобного ужаса спасает, как ни странно, обжитое, сближающее пространство самоизоляции.
Вдох – и вбираю с жаждою
Чувств и причуд соцветие.
В меру фантазий каждого
Создан пейзаж бессмертия.
Отсюда воинствующая интимность этих стихов и этой прозы. Интимность отличается от исповедальности или от откровенности. Интимность – это всего только предельная близость, когда другому открываешь то, что скрываешь от самого себя и воспринимаешь это уже через другого, когда неизвестно, кто ты, кто другой. «Зеркальный лабиринт» дарует такую интимность после смерти, но она намечается и при жизни:
Мой портрет на тризне облачен
В раму – на обложке черно-алой,
Он как щит встает перед мечом
(Не краснеют тени перед залом).
Такая интимность с читателем достигается через артистизм. Артистизм – это не просто мастерство, это искусство не только привлекать, но вовлекать в свои пределы или в свою беспредельность. Так вовлекает Астрецова в свою книгу художественные переводы стихотворений Жана Кокто, автора, действительно ей близкого, владевшего, как и она сама, искусством поэзии, графики и кино. Отсюда же ее поэтические притчи, вроде бы проза, но что же тогда поэзия. И все это в бесконечном пространстве коридоров и комнат «Зеркального лабиринта»: