– Полон хлевец белых овец… И это?..
– Зубы!
– Ах ты так… Не буду с тобой играть.
– Если не бросишь сейчас же кости, тогда я с тобой не буду играть.
Девочка послушно склонилась к нардам, и золотые кости, сверкнув, ударились о слюдяную доску.
– Ага, шесть…
– Ой, правда шесть! Я хожу.
– Э-э… Ходи!
…Детей обступила светлая тишина.
Сияющая на солнце, как сабля, река приманивала взгляд.
– Искупнёмся, Юлька?
– Айда!
Смех рассыпался, будто нарды на доске, и мальчик с девочкой рванули наперегонки.
…Розмазнин открыл глаза и приподнялся с дивана.
Узкий полумесяц, похожий на волчий клык, торчал за окном. Мрачно отливали золотом кости на доске, но не слюдяной, а самой обычной, деревянной. Кости же действительно были из благородного металла и достались Александру, когда он победил в международном чемпионате по нардам.
– Давно пришла? – вдруг сказал Розмазнин, заметив Юлию.
– Нет, не очень, – тихо прошептала женщина, словно боясь своих слов.
– Ныряй ко мне…
Кривогорницына, немного помедлив, сняла платье и волнисто забелела, как большая чайка.
– Ну, ныряй же!
Она прижалась к горячей руке возлюбленного, он ощутил холод её кожи.
– Твоё изумление или твоё
Зияние гласных – какая награда
За меркнущее бытие!
И сколько дыханья лёгкого дня,
И сколько высокого непониманья
Таится в тебе для меня.
Не осень, а голоса слабый испуг,
Сияние гласных в открытом эфире —
Что лёд, ускользнувший из рук…
– Красиво, Саш, – женщина отчуждённо улыбнулась. Её заливало какое-то непонятное тёмное чувство.
– Да, красиво.
– А ты любишь? – Кривогорницына хотела прибавить слово «меня», но почему-то не сделала этого.
Розмазнин задумался, пошевелил пальцами быстро-быстро, словно их дёргали за нитку, и сказал:
– Любовь… Для идеальной любви, как известно, нужно время. Его-то у меня и нет.
– А что есть, – глаза женщины сверкали блеском, холоднее, чем блеск стали, – только математика, кандидатская диссертация и эти твои соревнования по нардам?
– Хотя бы и так.
– Вот снова закрылся… Но что мне-то делать?
– Это я закрылся? Да бред…
Юлия жалобно застонала, точно её душили.
– В порядке бреда, – распалялся Розмазнин. Он оглядывал женщину, как командир оглядывает своего бойца.
Какая-то угрюмая крикливость наполнила всё вокруг. Казалось, сам дом подавал голос. Неожиданно Розмазнин замолчал, что-то вспомнив: «Делать – не всегда трудно. Трудно желать. По крайней мере, желать того, что стоит делать…»