В поисках Тартарии: Перстень Искандера - страница 16

Шрифт
Интервал


Я оказался прав.

Через пару секунд огромное полотно в изящной деревянной резной раме рухнуло на пол, издав характерный глухой треск поломки.

– Потрачено… – присвистнул Дима, а я цинично щелкнул вспышкой фотокамеры.

Кадр получился отменный. Если бы не запечатленный в фокусе мой друг, то продал бы оригинал в хороший журнал. Два работника в синих халатах, присев, разводят руками у самого пола; мужчина в очках чуть поодаль схватился за голову. Его лицо искажено гримасой крика (читающий по губам, да смутится), а перед ними осколки штукатурки и щепки разбитой рамы. Удачно, само полотно не повредилось.

Пока трое мужчин застыли в позах, осознавая произошедшее и просчитывая последствия, я осторожно подошел поближе.

Застывший в глазах работников ужас, по моим предположениям, в ближайшие секунды должен выплеснуться актом агрессии с поиском крайних виновных. Дабы не попасть под горячую руку, я обошел стоящее на поломанном угле полотно. Ледерин местами выскочил из скоб, помятым флагом прошедших битв прикрывая треснувшую раму. Оказывается, помимо предусмотренных разборных креплений в ребрах отвесных дуг рам, в строении конструкции была предусмотрена еще одна хитрость. Моим глазам предстала вскрывшаяся в обломе полость.

Щелкнул снимком со вспышкой, чем привлек внимание пришедших в себя криворуких мужчин.

– Сукин сын, удали снимки! – крикнул Дима. Первое здравое решение в сокрытии улик. Осталось придумать, что сделать с поломкой.

Я посмотрел на высветившуюся на экране фотоаппарата картинку. Пролом в раме оказался не так прост. Показавшаяся на свет полость содержала в себе сверток из коричневой тряпицы.

– Руки твои бы вырывал! – ругал кого-то Дима. О моих снимках он уже забыл.

Загороженный массивом поломанной картины я незаметно нагнулся к обнаруженной полости и достал пыльный сверток.

На полусогнутых ногах быстренько поскакал за ширму с очередными шедеврами. Это было правильным решением и для побега от последствий, и для детального изучения находки.

Ею оказались ветхие листки бумаги в кожаной корочке. Тряпка, в которую они завернуты, несла на себе обильные следы крови (понял по багрово-коричневым пятнам) и странный символ, отпечатавшийся в пору ранения. Подвесив тряпицу на вытянутых руках, я понял, что это рубаха из довольно грубой ткани.