– В какую сторону? – спросил Мансур.
Они с Замой привычно посмотрели на Джима, ожидая его решения: Джим всегда был вожаком.
– К Котлу, – решительно произнес Джим.
– Я так и думал, – засмеялся Мансур. – Ты все еще нацеливаешься на Большую Джули.
Зама сплюнул через борт, не пропустив намека:
– Поосторожнее, Сомоя. Большая Джули нацеливается на тебя.
Зама говорил на лози, своем родном языке. «Сомоя» значило «ураган». Этим прозвищем Джима наградили еще в детстве из-за его характера.
Джим нахмурился при этом воспоминании. Никто из них пока даже не видел ту рыбу, которую они прозвали Большой Джули, но они знали, что это именно самка, а не самец, потому что лишь самки вырастали до таких размеров и достигали такой силы. А ее силу они уже имели возможность ощутить через натянувшийся в глубину тонкий рыболовный линь. Под натянувшейся лесой задымился фальшборт, в твердом дереве образовалась глубокая бороздка, а их ободранные ладони кровоточили…
– В тысяча семьсот пятнадцатом году, когда мой отец плавал на старой «Деве Омана», они сели на мель у Опасного мыса, – сказал по-арабски Мансур (это был родной язык его матери). – Один матрос попытался доплыть до берега, чтобы через прибой дотащить до суши канат, и тут прямо под ним, на полпути, появился большой красный зубан. Вода была такой прозрачной, что все видели, как зубан всплывает с глубины в три сажени. Он откусил матросу ногу повыше колена и разом проглотил ее, как пес глотает куриное крылышко. Парень орал и бился на воде, вокруг него пенилась его собственная кровь, он пытался отогнать рыбину, но та кружила рядом и наконец схватила его за вторую ногу. И утащила парня на глубину. Больше они его не видели.
– Ты эту историю рассказываешь каждый раз, когда я хочу отправиться к Котлу, – мрачно проворчал Джим.
– И каждый раз она тебя пугает до семицветного поноса, – по-английски сказал Зама.
Эти трое так много времени провели вместе, что легко говорили на родном языке каждого из них – английском, арабском и лози. И без усилий переходили с одного языка на другой.
Джим засмеялся, но скорее чтобы скрыть свои чувства, чем от веселья.
– Скажи на милость, где ты научился столь изысканным выражениям, лесной дикарь?
Зама ухмыльнулся.
– Да от твоего благородного отца, – ответил он.
На этот раз Джим не нашел что сказать. Поэтому просто уставился на светлевший понемногу горизонт: