Пугают мысли о маме и понимание, что ей больно.
Также пугает мое возникновение в девятнадцатом веке – это как минимум странно. Страшно от всего абсолютно, что происходит в жизни, настолько сильно, что даже таверна уже на входе кажется зловещей, во главе с мутной хозяйкой, пялящейся на Артура, словно он должен ей что-то кроме денег.
Нет, разумеется, догадываюсь, что между этими двумя была интимная связь, но это меня не касается абсолютно. Я здесь временный гость (здесь – имею в виду девятнадцатый век). Поэтому стараюсь не зависать на вываленном напоказ бюсте официантки…
Стоит подумать о ней – лицо само кривится от отвращения…
То, что Артур взял один номер на двоих с одной кроватью не пугает абсолютно, но заставляет задуматься. Он действительно не трогал меня до сих пор: смотреть – смотрел, но прикасаться не решался.
Я вижу его голодные взгляды, вижу ищущие поддержки намеки, но не могу позволить себе этого, поскольку у меня есть Анар.
Как смотреть потом ему в глаза, если вдруг натворю дел?
Эта мысль безумно отрезвляет каждый раз, когда мысли сходят с ума от зеленого взгляда, переполненного безумным неприкрытым желанием.
Если Артур действительно воздерживается уже полгода, то возможно ему стоит обратить внимание на похотливую официантку…
Только отчего-то мысли об этом делают больно.
Очень-очень больно.
Мужчина мне никем не приходится, а представлять его в объятиях другой – цепляет до боли в сердце.
Разумеется, он все понял, глядя на мои пылающие щеки, когда сказал, что не тронет, пока не захочу сама.