– Она всегда такая бледная, – заметил Петр Александрыч, – впрочем, бледность, маменька, в моде.
– Именно так, – сказала Прасковья Павловна, – бледность придает интересность. Признаться, я терпеть не могу красных щек… Ты совершенно, Оленька, в моем вкусе.
Дочь бедных, но благородных родителей, в свою очередь, сказала Ольге Михайловне несколько очень ловких комплиментов, и, таким образом разговаривая, они подошли почти к самому дому.
Петр Александрыч первый ступил на крыльцо… На крыльце ожидали его Дормидошки, Фильки, Фомки и проч. Они отвесили барину низкий поклон.
– Вот это твои дворовые, голубчик, – закричала Прасковья Павловна, указывая на грязных исполинов, – прислуга у покойника была большая, он любил жить по-барски.
Антон отворил Петру Александрычу дверь в сени.
– А вот этот, Петенька, – продолжала Прасковья Павловна, указывая на мрачного Антона, – был камердинером при братце.
– И буфетчиком, сударыня, – возразил Антон, – и главный надсмотр имел надо всем. Слава богу, таки послужил, матушка!
Управляющий забежал вперед.
– Не будет ли угодно чего приказать, Петр Александрыч? – спросил он.
– Нет, спасибо, покуда ничего.
– Ну вот, хозяюшка моя дорогая, – сказала Прасковья Павловна, целуя свою невестку, – поздравляю тебя; ты теперь у себя в доме, а мы гости твои. Прошу нас любить да жаловать.
– Милая Ольга Михайловна! – произнесла дочь бедных, но благородных родителей, закатывая глаза под лоб.
Ольга Михайловна только улыбнулась на эти приветствия.
– Сюда, сюда, Оленька!
Прасковья Павловна схватила ее за руку и ввела в сени… За ними последовала дочь бедных, но благородных родителей, обе няни и Гришка с чемоданом на голове.
Антон проводил Гришку глазами и, обращаясь к Дормидошке, сказал:
– Вишь, молокосос, а какое тончайшее сукно на сюртуке! Спроси-ка, почем аршин этакого сукна! А мы вот и до седых волос дожили, служили не хуже его, а целый век проходили в этой дерюге.
Антон плюнул.
– Ах ты, жисть проклятая!
Только что Петр Александрыч и жена его вошли в первую комнату, Прасковья Павловна остановила их, ушла и минуты через две воротилась с образом в вызолоченной ризе.
– Наклонитесь, друзья мои, – сказала она сыну и невестке, – дайте мне благословить вас. Вот так… Этот образ ты особенно должен уважать, друг мой Петенька; он переходил у нас из рода в род, и кого ни благословляли им, все жили необыкновенно счастливо, и покойница маменька и я; только богу не угодно было продлить к моему счастию дней моего голубчика Александра Ермолаевича.