ты застала голод? – спрашивает в украинском автобусе
одна девочка у другой
будто она моя бабушка
будто у меня сонная болезнь мухи цеце
(«десять не египетских казней»)
я говорю лоле про фильм «голод»
про североирландских политзаключённых
про пытки про грязь про кетоновые тела
(«а-нушка»)
4
Если говорить о поэтической стилистике и метафорике, то здесь важнейший собеседник Котовой – Андрей Сен-Сеньков, еще один доктор в современной русской поэзии3. Оба они представляют в своих стихотворениях телесную боль как составную часть и одновременно метафору глубинного сдвига в мироздании. Но делают они это совершенно по-разному. Связь телесного страдания, вообще телесного чувства со всем миром последовательно наделяется у Котовой политическим и социальным значением. Но эта политизация – следствие, а причина – в общем мировидении Котовой: мироздание в ее стихотворениях и поэмах предстает как длящийся, разворачивающийся во времени конфликт, или, точнее, сеть разнородных конфликтов. Человек всегда в них вовлечен – не столько ментально, сколько телесно – но не всегда об этом помнит. Поэзия для Котовой есть инструмент, нужный, чтобы помочь и автору, и читателю вспомнить и сделать осмысленным переживание этих конфликтов, в которых никто не может считать себя безгрешной «силой добра».
На уровне стилистики – «в плане выражения», как сказал бы Роман Якобсон – стремление заново осмыслить способность человека к привязанности и тоске по неотчужденной телесной свободе имеют у Котовой два очевидных коррелята. Первый из них можно было бы назвать адресной интертекстуальностью. В книге Котовой много стихотворений с посвящениями или с упоминаниями других авторов. Она может посвятить стихотворение уже покойному поэту – например, Алексею Парщикову – и обыграть его известные строки.
обдолбанные пионеры собирают велосипедные рули
будто
как цветы
рвут растущие из берега руки
ничего не меняется
все тот же шторм
все те же деньги то же мороженое все те же спутники
летят к марсу и маркс опять в моде
<…>
подпрыгивая на волнах надеешься –
вот выбросит тебя за буйки
встретишь там главный велосипедный руль
и —
будет счастье
но всегда
всегда
упираешься
(«велосипедные рули»)
Это, конечно, аллюзия на строки из поэмы Парщикова «Новогодние строчки» (1984):