Мы с сыном блаженствовали. Мы прокатились примерно на шести волнах каждый, как вдруг, бросив взгляд в направлении горизонта, увидели, что там вспухает огромный вал. Вместе с валом пришел такой мощный откат, что стало трудно двигаться. Я взглянул на сына – он готовился оседлать волну. Я нырнул в волну, обрушившуюся на меня, и домчался на ней до пляжа. Она была огромной и с силой вышвырнула меня. Когда мне удалось подняться и оглядеться, я увидел, что жена стоит на пляже, указывая на сына. Ее слова медленно дошли до моего сознания: «Ему больно!» Она показывала на что-то, а я пытался смахнуть воду с глаз, чтобы сфокусировать зрение. Я посмотрел на сына. Он стоял, придерживая одну свою руку другой. Тут-то я и увидел: рука была согнута в локте, но не в ту сторону. Я подбежал к нему и увидел у него на локте вздутие. На лице – боль, страх. Мое возбуждение обернулось кислятиной в желудке, а дальше я лишь шаг за шагом погружался в туман отчаяния и ужаса.
С рукой в итоге обошлось без хирургического вмешательства, и после двух трудных месяцев восстановления сын снова был здоровехонек. В последующие месяцы мы с женой неоднократно разговаривали с ним о случившемся и о его чувствах. Единственной эмоцией, в которой я ни разу не признался, была радость, испытанная мной до удара последней волны. Казалось неправильным связывать радость с настолько пугающим опытом. Я и помыслить не мог о том, чтобы обсуждать это с женой, а тем более с сыном. Однако примерно через год, когда мы с ним были в машине вдвоем, тема всплыла. Не помню, что стало поводом, но так уж вышло. Я признался, что катание на тех волнах доставило мне радость, которой я очень давно не испытывал. Мы остановились у светофора, и я с тревогой оглянулся на него. Он повернулся, чтобы встретиться со мной глазами. На его лице медленно возникла улыбка, и он кивнул: «Знаю. Мне тоже». Вот и все. Больше ничего не нужно было говорить. Хотя мы оба знали, чем кончился тот день, мы не могли отрицать предшествующего душевного подъема. К сожалению, радость подвела нас слишком близко к опасности. Но почему это произошло? Почему радость часто охватывает нас, когда мы вплотную подходим к границе страха?
У нас, людей, страх – сложный, многоуровневый феномен. Я начал изучать его во многом потому, что хотел раскрыть эти тайны – как для себя, так и для своих пациентов. Будучи психологом, я каждый день слушал рассказы о страданиях, причиняемых страхом, и стал понимать, что страх куда более опустошающее чувство, чем мне казалось.