4 | Последнее - страница 22

Шрифт
Интервал


Этот – грошик, тот ум поменял на пятак.
Катит мимо времен воронок-дилижанс.
Мне сказали недавно: Настал Ренессанс».

На этом поэтические фрагменты найденного архива иссякли

СТИХИ ИЗ СТАРОГО ЧЕМОДАНА

Конфликтология

бумажный солдатик с картонным мечом
наверно, сильнее картонного брата
с бумажным мечом
из столовой салфетки:
разбито ристалище в масти и клетки
и пешки, и шашки наполнены гневом,
всамделишным, праведным
пеплом и тленом,
и жертвою пали в борьбе роковой
бумажно-картонный, и тот, и другой

Будущий октябрь

Стой, деревня, пой, деревня
во всех избах. В каждом доме
хлеб намётан, хлеб накрошен,
воздух чист, румян, целебен.
За горой село большое:
колокольный звон заутри,
по печам пылают угли,
гаснет звездье кошевое.
От зари тепло и дымно,
разнопенье и мычанье,
журавель скрипит закланьем,
труд себе, а не за гривну.
Берестой звенят поленья,
хруст и хрум скотины сытой,
лавки чисты, пол обмытый,
«Покрова» – поют в моленьях.
Груздь упруг, огурчик зелен,
Кумачи пошли в портянки,
под игривые тальянки
стой, деревня, пой, деревня!

Шёл снег (по мотивам картины на стене)

Шел снег. В голландке
пахло берестой, оттаявшим углём,
в углу – сырая дранка,
не дом – постой, молитва над огнём…
шёл снег. И жизнь
всё дальше уходила, вливалась суета
за неизвестный приз;
с неодолимой силой я проскочил года…
шел снег. Так опадают гимны
в глухую ностальгию. Причинам наперед
и следствия – повинны,
я навзничь падаю на лёд…
шел снег. И от души забытой
взгляд отлетает, с будущим простясь,
цветок опал, шампанское допито,
как седина, шел снег,
и в январе, и в мае,
от бесконечности и вечности таясь

Непрощаемое

Жирели морды ментовские
на жертвы Красного Креста,
и души, щуплые, людские,
спадали к ноженькам Христа.
Мы все падём. И там, быть может,
всё повторится: Моспогруз,
стихи, дороги и безножье,
молитвы и отечный зуд.
Мы не простим и не прощаем,
нас не помилуют они,
но утоли моя печали
потусторонние огни.
Но нет – парторгам и удушью,
пусть страх как мел сотрет лицо:
наш мир, погибший и заблудший,
уж не насытится мацой.
Кровавой тризной людоедов
в предсудный день вступаем мы,
гневливо ропщет наше «кредо»,
а стражи строги и немы.

Корабль дураков

Корабль еле плыл
по замершей планете,
потоп кончался. Воды
сходили прочь и вниз,
под вечно хмурым небом
ненастная судьбина
ещё хранила кучку
слегка живых людей
(они себя от ядерного взрыва
хранили в отдалённейших пещерах,