Замереть в своем закутку.
Ни заварки, ни меда-сласти,
Ни обычного сухаря.
Да и то казалось за счастье,
Да и то казалось – не зря.
Только ночью метались тени,
Стуки в окна и потолок.
За стенами шорох растений,
Голос бабки тих и далек.
На диване спать, что на леднике,
До нытья суставов и вен,
И мерещился нашей бедненькой
Образ бабушки незабвен.
И всегда-то на два платочка,
Да в жилетке, верх лоскутной.
Голос низкий: покушай, дочка.
Да присядь, побеседуй со мной.
А о чем разговоры бабкины?
Знай бормочет старуха – пусть.
Со смородиной чай несладкий,
Но душистый и гонит грусть.
А смородина в банке черная
И томленая прям в печи.
Помни, детка, тут твои корни,
Но до времени помолчи.
Мать с отцом, ровно дети малые,
Убежали счастья искать.
А без них только хуже стало,
И душа застыла в тисках.
Засыхают яблони-пепинки,
Новых некому посадить.
Лег забор до такой уж степени,
Что смешались грядок ряды.
У беседки просела крыша,
Только голову береги,
Под дорожкой кроты ли, мыши
Все подрыли. Дыры до полноги.
Все равно огород не бросаю,
Лук-чеснок да морковь сажу.
Сын был, сажень в плечах косая…
Знаешь, а землей дорожу.
Северный дождь – не атака, не гром,
Мелкий, студеный, но поступью тихой
Он окружает испуганный дом,
Точно стеной. Наказание, лихо.
Дождь барабанит, гудит голова,
После воды в алюминьевой плошке
Ты шевелиться захочешь едва,
Только глядеть на потоки в окошке.
Дрема охватит щекотно рукой,
Даже укроет шубейкою старой,