Обрадовался и скорее во дворец. А царевна сидит, на него не глядит, будто и не рада. Говорит:
– Вернулся, значит… Живой…, – и столько злобы в голосе, что вся её красота мигом куда-то пропала. – Ну, раз обещала, делать нечего. Ступай к себе, а завтра свадьбу сыграем.
Ушел Иван, а сам невесел. Ему бы радоваться, а на сердце тоска. Взял в руки свой посох – потёртый, посеревший – и вспомнил, как Марьюшка ему в дорогу его давала, увидел отчий дом и родную сторонку. Заплакал Иван горючими слезами, весь посох залил. Вдруг видит – посох вновь стал как прежде – зелёным да гладким.
Вскочил Иван и скорее прочь из этого царства. Идёт, удивляется – посох будто все больше зеленеет. Вот на его кончике даже листочки появились!
Бежит он через горы и леса, домой торопится. Вот и старушкина избушка. Зашёл Иван, поздоровался. Та пригласила его погостить до утра.
– Спасибо, бабушка, но некогда мне. Пойду скорей к Марьюшке, тревожно мне на сердце, а ну как не дождалась она меня?
– Беги, беги, сынок. Может, успеешь… Больна твоя Марьюшка, лежит, не встаёт.
Побежал Иван со всех ног. Спешит, торопится, крепко посох в руке сжимает. Вот, наконец, видит знакомый терем. Взлетел по лестнице, ворвался в светелку, а там, на кровати, Марьюшка лежит. Лицо бледное, глаза закрыты. Иван к ней. Плачет, целует её, обнимает, к сердцу прижимает.
– Прости меня, Марьюшка! Дороже тебя у меня никого на свете нет!
Марьюшка открыла глаза, улыбнулась:
– Что, Иван, нашел свое счастье?
– Ты – мое счастье!
Поправилась Марьюшка и еще краше стала. И сыграли они свадьбу – шумную и веселую и стали жить поживать, да добра наживать.