Он бросил на меня внимательный взгляд и вдруг спросил:
–– А вы сами?
–– Что?
–– Вы сами не больны?
Я сказала, что у меня болит горло. Д’Арбалестье жестом попросил меня подождать, вымыл руки и, приблизившись снова, взял меня за запястье и стал слушать пульс.
Я решила признаться:
–– Я беременна, господин доктор, скоро будет два месяца.
Он чертыхнулся и выпустил мое запястье.
–– Так что же вы здесь делаете, мадам? Марш в постель!
Я ошеломленно смотрела на него, не понимая, как он может предлагать мне идти в постель тогда, когда мой муж находится при смерти.
–– А я-то, болван! Я допустил, чтобы вы смотрели на кровь.
Я открыла рот, чтобы сказать ему, что ни за что не уйду, но он обернулся и, заметив на моем лице несогласие, почти обрушился на меня:
–– Силы небесные, вы еще осмеливаетесь не слушаться! Если кроме этого умирающего на мою голову свалится еще и дама с выкидышем, я не ручаюсь ни за него, ни за вас!
Слово «умирающий» заставило меня содрогнуться. Ведь и вправду, не дай Бог свалить на голову доктора еще какие-то заботы, кроме борьбы за жизнь Александра! Д’Арбалестье – наша единственная надежда. Перепугавшись, я живо спустила ноги на пол, однако уходить все-таки не очень спешила. Врач ворчливо повторил:
–– Ступайте! Ступайте! Избавьте меня от лишних забот, сударыня!
Я покорно пошла к выходу. Голос врача снова остановил меня. Я оглянулась. Размешав что-то в склянке, д’Арбалестье протянул ее мне.
–– Выпейте. Это поможет вам уснуть.
Я взяла, опасливо разглядывая содержимое стакана.
–– Мэтр, а оно не опасно – это ваше снотворное?
–– Я же доктор, сударыня. И знаю, что можно предложить женщине в вашем положении.
Уже не споря, я выпила то, что он мне дал, и медленным шагом удалилась в свою комнату.
Мягкая постель и снотворное сделали свое дело, и я уснула так крепко, будто провалилась в бездну. Я действительно очень устала и нуждалась в отдыхе. Проснувшись, я увидела, что портьеры на окнах сдвинуты, а часы показывают шесть – по-видимому, вечера. Смятение охватило меня; я рывком села на постели и некоторое время оставалась неподвижной, пытаясь полностью опомниться. Чувствовала я себя скверно. У меня словно онемел локоть, корсаж сдавил грудь – я ведь спала одетой; во рту был ужасный привкус.
Поднос с остывшим обедом стоял рядом с постелью. Я несколько раз поглядывала на него, но не притрагивалась к еде. Есть мне совсем не хотелось, более того, некоторые вещи на этом подносе вызывали у меня отвращение. Но потом я вспомнила, что не ела уже больше суток. Мне нужно заботиться не только о себе, но и о ребенке… Я взяла кусок холодной утки и через силу съела, запив водой. Потом, едва вытерев пальцы, как была, в смятой одежде, побрела к двери.