К пригородным местам Ростова табор добрался уже ближе к концу октября, когда по ночам в бричке становилось ощутимо зябко. В сам город Янко решил не заезжать. Могли возникнуть разные вопросы от властей, ну и милиция цыган без внимания никогда не оставит. Да и баб ведь не удержишь, они обязательно в город побегут, по рынкам пройтись, купить чего или людям погадать. А потом ему ответ перед местными держать, почему на чужой земле и без их ведома он барыш имеет. Местные-то цыгане, небось, в эти места корнями уже вросли, забыли каково это в бричке месяцами трястись. А может и не знали такого никогда. Если вообще когда-то ездили в бричке. Сейчас в городах-то они больше на машинах да мотоциклах. А на живом коне да по ночной прохладе, да так, чтобы ветер в ушах свистел – это они уже не смогут. Тьфу, Янко сплюнул на землю мешанину из табака и листьев полыни. Во рту осталась привычная горечь. Нет, не будут они заезжать сюда. Янко резко потянул на себя левую вожжу, сворачивая на узкую полевую дорогу, ведущую в объезд железнодорожного переезда. Так-то лучше будет. Там впереди должен быть небольшой городок, где они остановятся пополнить запасы и передохнуть перед переходом границы. Лале надо бы кофту поновее прикупить, а то эта совсем на ней порвалась. А ее надо на обшивки детям пустить, тоже обносились все, в дырках да заплатах.
Батайск встретил их мрачными серыми заборами и выбитыми окнами стоящего на въезде в городок какого-то опустевшего здания. Заезжать отсюда они не стали, а проехали дальше по окраинной проселочной дороге. Остановились, уже почти проехав городок, на выезде. Кушали мужчины молча, в угрюмой тишине раздавалось лишь неторопливое звяканье ложек. Женщины вернулись с базара недовольные, народу мало, смотрят подозрительно.
– Лала, завтра рано утром тронемся. А потом до границы только на ночь будем останавливаться. Найденыша здесь оставим, – сидя на краю брички, Янко грел руки об миску с остатками горячего отвара. Ах, хороший отвар получился. Покатав во рту последние ароматные глотки, Янко повесил пустую миску на край телеги. Потом достал кисет с табаком и посмотрел на молчавшую жену.
– Ты слышала меня? Написала ему записку с именем?
Лала вздрогнула от его слов. Она давно уже ждала этого последнего разговора, но все тешила себя надеждами, что забудется. А нет, Янко ничего не забывает. Да забыть и не получиться, веселые крики детворы за парусиной сами напомнят. Жалко Лёушу, привыкли дети к нему сильно, плакать будут. Да ничего уж не сделаешь, Янко своего решения не изменит.