В мире насчитывалось всего 5 вакцин, 4 из которых были абсолютно безвредны. Для их создания использовался лишь один ослабленный штамм вируса и некоторое количество вспомогательных веществ. От Карстона такая вакцина не защищала, слишком уж быстро эта гадость менялась, но и вреда от неё тоже не было. Гораздо хуже обстояли дела с пятой версией, содержащей активную часть вируса. Но это Хесус узнал только спустя сутки после укола, хотя и не успел толком сформулировать своё суждение.
Сначала температура поднялась у Табиты. Она моментально слегла, щёки её горели нездоровым румянцем, губы растрескались до мяса. Её без конца тошнило, и Хесус разрывался между кухней, где он набирал для жены свежей воды, и ванной, где стирал и отмывал всё, что она заблевала.
Он ещё пробовал дозвониться в скорую на второй день, когда проснулся утром и не смог встать с постели. Тело горело, простыни буквально обжигали сухую кожу. Нестерпимо хотелось пить, но его и кухню разделяла по меньшей мере пустыня Сахара. Табиту уже не рвало. Она лежала очень тихо, изредка что-то бормоча себе под нос. Кажется, ей виделись змеи, притаившиеся в темных углах комнаты. Хесус знал, что змей там нет, но боялся, что увидит их завтра.
На третий день Табита умерла. Это случилось очень рано утром. Хесуса в очередной раз тошнило, так что он видел, как это произошло. Она уже не открывала глаз, дышала через приоткрытый рот, хрипло и со свистом. Эти вдохи стали прерывистыми, частыми, а потом прекратились совсем. Всё быстро и как-то обыденно. Креветки красочнее отходят на тот свет, знаете ли!
В скорой по-прежнему никто не отвечал. Хесус попробовал дозвониться детям, хотел узнать, как они себя чувствуют, но и они к телефону подходить не спешили. Закрыв распухшие веки, он принялся молиться.
Хесус долго говорил с Богом, прося позаботиться о его жене, выражая надежду на то, что они ещё встретятся, потому что Табита была для него всем. Он просил и о детях, умолял защитить их от этого ужаса, потому что он сам уже не сможет. Когда к вечеру Хесус понял, что в кресле-качалке возле антикварного шифоньера сидит его покойный отец, а Табита расчесывает длинные, чёрные как ночь, волосы за туалетным столиком, за которым она проводила каждый вечер последние 30 лет их брака, он начал просить о другом.