Укутанной в яркое поле густой лаванды.
Сорвать бы букет и поставить в гостиной в вазу…
Включить бы пластинку и телом поддаться джазу.
Проснуться б под запах свежей, французской сдобы,
Окна открыть, напитаться им полностью чтобы.
Собрать бы под шляпу волосы, чтоб ни спадали
Пряди в глаза, пока я одеваю сандали.
Помчаться б в пекарню, ворваться как ветер свистом,
Подождать, пока зёрна размелет знакомый бариста.
В богатом амбре ароматов присесть у окошка,
Вдохнуть эту жизнь, пока сахар мешает ложка.
Не решаться, какой начинке поддаться в сдобе –
Маковой или с корицей… и выбрать обе.
Добавить жирные сливки в кокосовый ла́те.
Насытиться утренней магией. И обратно.
Придерживать шляпу от ветра, что дует, играя,
Впитать тишину и неспешность любимого края.
Встречным смеяться в лицо и казаться, похоже,
Совсем сумасшедшим и глупой случайным прохожим.
Растить виноград за окном и съедать еле спелым,
Считая себя уважаемым в краю виноделом.
Закат проводить вином, под звучащий баян, да
Смотреть как сиреневым морем цветёт лаванда.
Романтикой тихих ночей увлечённое сердце
Остудить, а самой мягким пледом согреться.
И так каждый день проводить словно в ритме романса
Спокойную жизнь, упиваясь теплом Прованса.
***
Не к месту, как будто одежда,
Вывернутая наизнанку,
Путешествую где-то между,
Как пожизненная иностранка.
Едва ли похожа на здешнюю
Даже там, где бывала местною.
Стремилась попасть за внешнюю.
Жизнь здесь казалась тесною.
Ни в Милане, ни в Берне, ни Франкфурте
Даже если и повстречаемся,
Не говорите мне «здравствуйте!»,
Завтра мы вновь попрощаемся.
Иностранка в душе, в очертаниях,
Слишком смуглая, слишком нежная.
Даже дома в своих мечтаниях
Я всегда остаюсь приезжая.
Приехать куда-то и там бы
Навечно остаться родною.
Но в паспорте красные штампы
Смеются взахлёб надо мною.
Вдоль, поперёк всё изъезжено,
В дырах у карты изнанка.
Где б ни была, везде – беженка,
Везде всё равно иностранка.
***
Все мы бредём караванами мыслей, на треть
Покрытые знойным песком, словно блеском сатина.
Пустыня сурова ко всем, даже к тем, кто стереть
Во имя спасения лампу готов Алладина.
Все мы измучены солнцем далёких Сахар,
Где песчаные бури заметают следы, что свежи́ на
Горячей земле. Даже тот, кто едва ли слыхал,
Молится небу, пытается вызвать джинна.
На поясе в такт шагам всё звенит бутыль,
До дна осушённая жаждущими губами.