Понятно, что это было тестирование реальности. В общаге пить было нельзя, но они бросали вызов системе, бессознательно пытаясь доказать что «мы – Взрослые», что сами можем управлять своей судьбой. Но эти братания стали подозрительно частыми, когда на исходе сентября оказалось, что не менее 70% дней были посвящены Зеленому змею. Обнимашки с унитазом, тазиком, потом похмельное сидение на лекциях и в полузабытьи транслокация из мира грез в коллоквиум по физиологии, ловя озабоченные взгляды доцента Ивановой, это было не комильфо.
Тут объявился Марк, до того проживавший у знакомой женщины. Она заслуживает отдельного описания.
Марь Андреевна была по видимости из бывших.
Для чего Марк сделал традицией посещения по четвергам ровно в 17.00, эту благообразную даму было не понятно, но Сергей не любил задавать лишние вопросы, если другу это необходимо, то без проблем.
Проживала Марь Андреевна на Ленина в том районе где нынче отгрохали Кремль, ее пенаты представляли собой, в сущности, купеческую усадьбу, задний двор которой переходил в овраг, который разделял улицу Ленина и улицу Пушкина. Это было странное ощущение, дух купечества буквально витал в ее бревенчатом доме, с непонятной архитектурой. Большая голландская печь с изразцами, дубовая мебель, комод как положено с китайским фарфором и немного аляповатыми фигурками полуобнаженных нимф, выскоие потолки с лепниной, от всего этого веяло величием эпохи артнуво.
Да и сама, Марь Андреевна скромно потупив выцветшие глаза, предварительно поставив на патефон пластинку Вертинского, «В бананово-лимонном Сингапуре», рассказывала, как они, барышни высшего провинциального света несли Сашку Вертинского после выступления в театре оперы и балета по всей улице Ленина, вплоть до Центрального рынка. В фантазиях сохранилось ощущение как будто они в корсетах, с пышными юбками в одном порыве поднимали «Победу» и под неодобрительные взгляды чекистов торжественно шествовали мимо Министерства внутренних дел, в подвалах которого заседали тройки верша свой неправедный суд.
Все это не складывается в одну картину, жесточайших репрессий тирана Сталина и ту жизнь, которую яркими мазками экспрессионизма начертала Марь Андреева.
Она была женой в ту пору министра лесного хозяйства и ни словом не обмолвилась о репрессиях, как будто они прошли над ней как верховой пожар, не обдав косулю, спрятавшуюся у ледяного лесного источника.