– Садитесь, – хозяйка расставила тарелки и снова вернулась к плите. – Я составлю компанию, если не возражаете. А вы, наверное, проголодались?
Он кивнул, но, видя, что хозяйка, повернулась к нему спиной за фарфоровой супницей, ответил:
– Вы правы. Как-то лишь сейчас это заметил.
И продолжил смотреть на ее спину, подойдя к столу, но не садясь. Женщина обернулась.
– Запах восхитительный, – прибавил он.
Она смутилась. Хотя старик и был искренен, произнося эту фразу: ароматы кухни будили воспоминания. Увы, не всегда приятные.
– Присаживайтесь. На первое фасолевый суп. Берите хлеб.
Это уже роскошество – в нынешнее-то время. И жидкий фасолевый суп, напоминающий диетический и хлеб, без вкуса и запаха. Явно не карточные продукты. Тем более, белый хлеб. Настоящий.
Присев на стул, он чуть отодвинулся, смотря на по-мужски крепкие пальцы, что уверенно, ставили перед ним полную тарелку супа. Хозяйка дома, вне сомнения, женщина аккуратная, если не сказать, педантичная. Но маленькие слабости, свойственные всякому человеку, присущи и ей. Одна из таких слабостей – ежеутреннее чтение газет, тех, что небрежной горкой были сложены на серванте, резко выделяясь именно небрежностью своей на фоне идеально прибранной столовой. Поджидая его, она просматривала предпоследнюю страницу с рекламными объявлениями – должно быть, подыскивала прислугу. Сейчас ей приходилось хлопотать по хозяйству в одиночку.
Она присела напротив. Взяла хлеб из аккуратной плетеной вазочки. Тоже оставшейся как напоминание с прежних времен.
– Разговор вас задержал. Что-то серьезное?
Он покачал головой.
– Вы же сами говорили, я первый среди ваших постояльцев, кто столь скоро получает весточки. Это меня удивило и самого. Кстати, а где же они все?
– Здесь проживают всего четверо, кроме вас. Столуются в соседнем кафе, через улицу. Не могу сказать, что их там больше привлекает: стряпня или официантки. Извините, что я так говорю, вы можете подумать, что это сродни ревности, но дело в другом…
Он не слушал, опустошал тарелку, механически поднося ложку ко рту, размышлял над странной мыслью, что пришла ему в голову только сейчас. Поначалу он даже отверг ее с некоторым презрением, что ли, но мысль вернулась, прочно обосновавшись в его голове. Может ли быть, чтобы и эта женщина имела знак отличия, такой же, что носил в своей душе он? Некое тавро, безвидное всякому, кто не имеет о нем ни малейшего представления.