Вот опять Крамской. «Портрет Васильева».
Она вгляделась —
И отпрянула, едва не вскрикнув.
Да, не раз ей доводилось слышать
И читать
О безутешных душах,
Заточенных в собственном портрете.
И союзник трезвого рассудка,
Скептицизм,
Всегда его спасал
От того, чтоб этой мистике поддаться.
Но сейчас —
Рассудку не под силу
Опровергнуть
То, что происходит
На картине этой небольшой…
Кровью налиты его глаза,
Кровью и слезами.
По лицу,
Искаженному страданьем,
Пробегает
Судорога боли… Боже! Боже!
Ведь она, придя сюда работать —
Много лет назад,
Знакомилась отдельно
С каждою картиной,
И портреты
Были ей во много раз милее,
Чем занудные тоскливые пейзажи…
Не могла она такого не заметить!
И Крамской не мог такого написать.
Что же здесь происходило?
Что сейчас
Происходит?
Ах, одно понятно:
Он остался,
А она – ушла.
Целый год она здесь провела.
Целый год под яростным напором
Дней волшебной отроческой силы
Отступала Времени река,
Образуя крохотную отмель —
Место их таинственных свиданий.
Эти дни иссякли.
Он остался,
А она ушла,
Ведь было надо
Продолжать учиться,
Начинать работать,
Выйти замуж
И родить детей.
А в соседнем зале торопили
Поздних посетителей на выход,
И пожарные бесцеремонно
Занялись проверкою объектов.
Старая смотрительница снова
Подошла к нему
И безотчетно
По лицу погладила рукой,
И подумала:
– Напрасно застеклили,
Без стекла ему, наверно, было б легче…
Время шло, уже гасили свет,
Был рабочий день ее окончен.
Но в дверях опять ей захотелось
Задержаться
И окинуть взглядом
Этот «Мокрый луг», слезами исходящий
О несбывшейся любви земли и неба.
Кончился ее рабочий день,
И она ушла
И больше не вернулась.