– Где ты научилась плавать? – спросил он.
– Меня научил официант в Антибе, когда мне было семь, – сообщила Сорелла.
– Официант?
– Да, официант из отеля. Он был шведом и любил спорт. Он пообещал, что, если мы когда-нибудь встретимся зимой, научит меня кататься на лыжах. Но мы больше так и не встретились.
В ее спокойном тихом голосе не было сожаления, только констатация факта.
– Так вы с отцом останавливались в Антибе, когда тебе было семь? – спросил Рэндал. – Вы жили там одни?
– Нет. В Антибе было тогда полно народу, – с улыбкой ответила Сорелла.
Рэндал понимал, что его слегка поддразнивают в ответ на проявленное любопытство.
– Почему ты сказала, что я глупый в первый вечер, когда вы с отцом приехали сюда? – неожиданно спросил Рэндал.
Он давно собирался задать этот вопрос, но все не было подходящего момента. То ли потому, что с ними всегда был Дарси Форест, то ли его смущало то обстоятельство, что он задает вопрос ребенку.
– Это было грубо с моей стороны, и я извиняюсь, – сказала в ответ Сорелла.
– Но я не хочу, чтобы ты извинялась, – сказал на это Рэндал. – Я хочу знать, почему ты так сказала.
Сорелла поглядела на него искоса.
– Почему я должна вам это объяснять?
– А почему бы тебе не объяснить? – парировал Рэндал. – Ты словно заняла оборону. Почему? Я не нравлюсь тебе или обидел чем-то?
– Ни то ни другое.
– Тогда расскажи, что ты имела в виду в тот вечер, когда назвала меня глупым.
Сорелла разомкнула руки, обнимавшие колени, и, откинувшись, легла у бассейна. Глаза ее были закрыты, руки и ноги оставили мокрые следы на белом мраморе.
Под плохо подогнанным купальным платьицем Рэндал различал едва заметные выпуклости ее грудей. Сорелла росла и созревала, подумал он, но все еще во многом оставалась ребенком – растерянным ребенком, похожим на брошенных беззащитных детей, которых ему приходилось видеть на нейтральной полосе неподалеку от поля боя.
Вот кого напоминает Сорелла, вдруг понял он. Бездомных плачущих сирот, которые стояли вдоль дороги в Бирме или сидели в дымящихся руинах того, что было когда-то их домом.
– Скажи же мне, – настаивал он.
– Я подумала, что вы глупый, – сказала она наконец, – потому что вы позволили нам прийти сюда и нарушить ваш покой. Вы были один, и вам это нравилось. Вам очень не нравилось, что мы пришли. Я видела выражение вашего лица, когда вы лежали и загорали, а потом вошли мы. Вы были милы и вежливы, но вы все время ненавидели нас. Если бы мы вдруг упали и умерли, вы бы только обрадовались. А потом, когда надо было уходить, вы вдруг позволили нам остаться. Я тогда думала, что вы очень глупы, а теперь я не уверена. Папа заставил вас смеяться. Вы стали лучше есть и спать. И выглядите совсем по-другому.