Калинович продолжал ходить взад и вперед.
– Послушайте, вы прочтете нам ваш роман? – сказала Настенька.
– Пожалуй, как-нибудь выберем время, – отвечал Калинович.
– Чего тут выбирать!.. Откладывать нечего: извольте сегодня же нам прочесть. Я вот немного сосну, а вы между тем достаньте вашу тетраду, – подхватил Петр Михайлыч.
– Я за тетрадью, папенька, пошлю Катю, – сказала Настенька, – а сами вы не должны ходить, без вас найдут, – прибавила она Калиновичу.
– Хорошо, – отвечал тот.
После обеда Петр Михайлыч тотчас отправился в свой кабинет, а Настенька села рядом и довольно близко около Калиновича.
– Вы давно написали ваш роман? – сказала она.
– Года полтора, – отвечал тот.
– А нынче вы пишете что-нибудь?
– Пишу и нынче, – отвечал Калинович с расстановкой.
– Что ж вы нынче пишете?
– Знакомое вам.
– Знакомое мне? – повторила Настенька, потупившись. – Вы и это должны нам прочесть: это для меня еще интереснее, – прибавила она.
– Оно еще не кончено.
– Отчего?
– Оттого, что не от меня зависит: я не знаю, чем еще кончится.
– А я думаю, что вы должны знать.
– Нет, не знаю… – отвечал Калинович.
Такими намеками молодые люди говорили вследствие присутствия капитана, который и не думал идти к своим птицам, а преспокойно уселся тут же, в гостиной, развернул книгу и будто бы читал, закуривая по крайней мере шестую трубку. Настенька начала с досадою отмахивать от себя дым.
– Ваш страж не оставляет вас, – сказал Калинович по-французски.
– Несносный! – отвечала она тихо и с маленькой гримасой, а потом, обратившись к дяде, сказала:
– Что вы, дяденька, за охотой не ходите! Мне очень хочется дичи… Хоть бы сходили и убили что-нибудь.
– Ружье в починку отдал… попортилось… – отвечал капитан.
– Возьмите у Лебедева.
– Их дома, кажется, нет-с. Они верст за тридцать на облаву пошли.
– Нет, он дома: сегодня был в училище, – возразил Калинович.
Капитан покраснел.
– К ихним ружьям я не привык-с, мне из них ничего не убить-с, – отвечал он, заикаясь.
Понятно, что капитан безбожно лгал. Настенька сделала нетерпеливое движение, и когда подошла к ней Дианка и, положив в изъявление своей ласки на колени ей морду, занесла было туда же и лапу, она вдруг, чего прежде никогда не бывало, ударила ее довольно сильно по голове, проговоря:
– Ваша собака, дяденька, вечно измарает мне платье.