Валюторея - страница 4

Шрифт
Интервал


– А о нас ты подумал? – остро так кричит, точно лезвием по ушам режет. – Обо мне? О дочери? Я не могу! Не могу я так больше!

И падает Катя на стул рядом с открытым чемоданом, как перед чудищем, что пожрало её счастье. И в руки хватает разноцветный комок, вырывает его из разинутой пасти и прижимает к лицу. И плачет в него, плачет безутешно и глухо, точно задушить себя хочет. А чемодан просто лежит себе, раскрытый и неподвижный. Индифферентный, в общем-то, ко всему происходящему. Он и не думал пожирать ничьё счастье, ей-богу, Катино в частности. Он бы и дальше лежал себе на антресоли, откуда его давно не доставали, не вывозили к морю или хотя бы за город. Но на антресоли темно, пыль, паутина и скучно. И из женщин там только старая раскладушка – совсем неинтересно. А когда в тебя бросают вещи, становится очень даже интересно, что дальше.

Но что может быть дальше, когда жена уже распорядилась дочерью, их общей, между прочим, дочерью, и скармливает чемодану последние вещи? Не уходи, Катя, зачем ты? А я?

– Не уходи, Катя, – шепчет Кашкин, шепчет как молитву или заклинание.

Но заклинание не работает. Это неправильное заклинание. Его сила давно иссякла, и слова нужны другие. Может, даже на особом языке…

Катя отнимает комок от лица, вытирает глаза, нос, сморкается и покорно кладёт его в пасть чемодану. Кажется, всё собрала.

Вот и закрыт чемодан. Пустой шкаф, напротив, растворил двери, как объятья. Кашкин не хочет с ним обниматься, Кашкин хочет удержать жену. Но не знает, как. Он чувствует, что его не сочли достойным знать о её решениях. Чувствует себя незначительным, как та муха, что бессмысленно стучит в стекло. Чувствует себя униженным и скомканным, совсем как яркий комок, в который только что высморкались.

Остаётся последнее. Самое сильное, что только может ему помочь.

– Я болен, Катя. Я только что от врача. Я очень болен.

Жена поднимает на него ещё не высохшие глаза. Смотрит недоверчиво, с подозрением. Но вот взгляд её меняется, и перед Кашкиным снова его Катя, любимая и тёплая, прежняя Катя, а не та чужая ледяная тётка, которая только что скормила чемодану Катины вещи.

Катя присаживается на краешек стула и смотрит на мужа. Что же ты раньше не говорил, Костя? Почему сделался молчалив и скрытен? Ты совсем перестал со мной разговаривать. Ты чего-то боишься? Расскажи! У тебя и так не  зарплата замминистра, так откуда этот новенький велосипед? У тебя богатая любовница, да? Ты от неё что-то подцепил? Ведь да? Скажи же! Да?