– Не в этот раз, – сказала она и указала на горизонт.
Мужчина с трудом отвёл глаза от её фигуры и посмотрел вдаль, через обсидиановую гладь моря к тонкой нити горизонта. Там собирался новый шторм, ужаснее всех, что ему приходилось видеть раньше. Тяжёлая чернота продавливала горизонт, ломала ровную линию, словно древний монстр вгрызаясь в ткань мира.
Он перевёл взгляд на запутавшийся в лунных дорожках корабль.
– Не успеет, – спокойно произнесла она, взяв его за руку. Её прикосновение было тёплым и нежным. – Он идёт на свет маяка… но кто сказал, что маяк всё ещё здесь?
Маг взглянул на вершину башни, туда, где должен был гореть яркий огонь… Но там осталась лишь чернота и звёзды, а на месте башни рос огромный узловатый дуб.
Мужчина повернулся, чтобы что-то сказать, ответить, спросить, но рядом уже никого не было. Краски исчезли, жизнь замерла.
Мир, потерявший свет последнего маяка. Одинокий корабль, пойманный в призрачный свет двух лун.
И шторм, пожирающий горизонт.
Он проснулся и долго смотрел в темноту под низким потолком старой хижины. Медленно, словно поднимая на груди всю тяжесть мира, глубоко вдохнул, впуская в себя привычные ароматы хвои, лаванды, тысячелистника и ещё сотен других трав.
– Однажды ты не вернёшься, и мне придётся скормить тебя волкам, – хрипловатый, чуть насмешливый женский голос застал его врасплох. И как ей всегда удаётся подкрадываться к нему незаметно?
– Твои волки сдохли триста лет назад, я сам закопал последнего, – его голос прозвучал чуждо и сипло. Голова раскалывалась, во рту сильно пересохло.
Женщина рассмеялась и вдруг резко умолкла, всмотревшись в его лицо.
– Она снова здесь?
Он долго задумчиво молчал, прежде чем ответить.
– Да. Она здесь. Только теперь всё… иначе. Пока не знаю, что изменилось, но в одном уверен точно: это не к добру.
Итан Гросс вот уже двадцать минут неподвижно сидел в своём кабинете, откинувшись на спинку резного кресла и направив пустой взор в одну точку на гобелене. Это полотно удивительной равийской работы висело на стене меж двух книжных шкафов сколько Итан себя помнил, а значит, уже более тридцати лет. Безымянный художник в мельчайших подробностях, не жалея времени, запечатлел на нём сцену победы людей в Третьей Войне.
Все равийские гобелены отличались одной особенностью: чем больше на них смотришь, тем больше новых деталей открывается. Как будто чья-то невидимая рука неустанно вносила в работу коррективы для большей убедительности, стремясь к недостижимому идеалу. Так было и здесь. Присмотревшись повнимательнее, можно было различить застывшие в праведном ужасе лица эльфов, осознавших превосходство противника, и воодушевление в глазах людей, внимающих боевому кличу своего предводителя. Тончайшие зеленоватые нити эльфийской магии. Чьи-то отрубленные пальцы под ногой знаменосца. Клубы алого дыма над лесом. И кровь. Много крови. Так много, что ей при желании можно было бы наполнить целый карьер.