– Наблюдала за разгромом, – отвечаю я наконец, и голос звучит так, будто я только что не мурлычу от возбуждения.
Спасибо и на том, что Юлиан обнаружил меня уже после того, как я предупредила Исмэй!
Он присоединяется ко мне у парапета. Стоит так близко, что мы соприкасаемся локтями. Бросает на меня косой взгляд, полный невольного восхищения:
– Тебе захотелось на это смотреть?
Я презрительно закатываю глаза:
– Да какая разница? Птичка-то упорхнула!
Юлиан переводит взгляд с меня на побоище внизу:
– Так герцогиня бежала?
– Боюсь, так и есть.
Он вновь быстро взглядывает на меня, но к моему лицу накрепко прилипло презрительное выражение. Это мой щит.
– Он не слишком обрадуется, – говорит Юлиан.
– Не то слово! А отдуваться будем мы все. – Я словно бы только сейчас замечаю, что он одет не для битвы. – Погоди, а почему ты не за стенами, как все?
– Мне приказали остаться.
Я вновь ощущаю судорогу страха. Неужто д’Альбрэ решил приставить ко мне личного соглядатая?
Юлиан подает мне руку:
– Мы должны спуститься в большой зал прежде него…
Я улыбаюсь – так, чтобы на щеках появились ямочки, – беру его под руку и устраиваюсь поближе, этак уютно, чтобы его рука почти – но все-таки не вполне – коснулась моей груди. Хотя бы такая власть над ним у меня есть: я по чуть-чуть выдаю ему свою женскую благосклонность, чтобы он не испытывал желания распускать руки.
Когда мы уже подходим к двери, ведущей внутрь башни, Юлиан оглядывается на зубчатый парапет. Потом его непроницаемый взгляд обращается на меня.
– Я никому не скажу, что ты поднималась сюда.
С напускным безразличием пожимаю плечами, думая при этом: как бы не потребовал платы за свою доброту!
И что я не прыгнула вниз, пока была такая возможность?
Я поспеваю за Юлианом, не позволяя своему рассудку заигрываться со всякими возможностями одна другой гаже. Я высоко несу голову, стараясь, чтобы презрение к окружающим ясно читалось у меня на лице. Правду сказать, для этого особенно и притворяться не надо. Я в самом деле ни во что не ставлю почти всех здешних обитателей – от придворных прихвостней д’Альбрэ до бесхребетных бретонских вельмож, не посмевших воспротивиться, когда он расположился в замке их герцогини. Лизоблюды! Лакеи! Это самое мягкое, что о них можно сказать!
Юлиан слегка медлит перед дверями главного зала, пропуская вперед стайку слуг. Мы входим непосредственно за ними, питая некоторую надежду, что наше появление пройдет незамеченным. Я про себя радуюсь его обещанию сохранить мой секрет, но мысль о том, какой награды он может потребовать, все-таки беспокоит меня.