На том разговор и кончился. А на следующий день в школе на большой перемене в классе я рисовал папашины крючки вперемежку с иксами и игреками и объяснял своим дружкам- одноклассникам, раскрывшим рты от восторга и зависти, что это «интегралы», и я их «беру».
Как правило, отцовские бдения за нашим общим с ним письменным столом продолжались часа два—три – до прихода матери, которая возвращалась со своей работы на радио, как правило, очень поздно: часов в девять—десять. Обычно я некоторое время наблюдал за священнодействием, но скоро мне наскучивало однообразие тишины и неподвижности, и я смывался во двор гулять с пацанами.
Так продолжалось несколько лет вплоть до того памятного вечера, когда отец, вместо того, чтобы раскрыть очередную «Амбарную книгу», выпотрошил из ящика под ключиком целую их кипу, накопившуюся за все это время, и начал запаковывать сначала в газету, а потом весь сверток – в желтую бандерольную бумагу для отправки по почте. На мой вопрос, почему он сегодня не пишет «интегралы», отец вздохнул и, погладив меня по голове, с грустью произнес загадочные слова: «Всё. Нечего больше писать – не вышло». На следующее утро по дороге на службу он зашел на почту и, отправив бандероль, получил квитанцию, в которой было написано слово «ценная» и адрес: Ленинград, Военно-морская академия имени Крылова. Квитанция вечером легла на дно опустевшего ящика с ключиком, и больше отец никогда дома по вечерам не работал и не любил об этом вспоминать. Много позже, уже будучи студентом, я спросил его, чем он в те годы занимался.
«В свое время мой научный руководитель предложил использовать в качестве энергетической установки для лодок новый тип атомного реактора. По его просьбе я проводил расчеты параметров активной зоны и первого контура. Оказалось, что имеется принципиальная несовместимость предложенного реактора с теми требованиями, которые были сформулированы для энергетических установок этого типа АПЛ. Результат оказался отрицательным. Что ж, отрицательный результат в науке – это тоже результат, важный результат». Тогда я это накрепко запомнил. Но все же спросил: «И не жалко тебе, что столько лет было потрачено впустую?» Посмотрев на меня долгим взглядом, он сказал то, что – я и сегодня это понимаю – я бы никогда не хотел от него услышать: «Поживи с мое – потом поговорим».