Крячко думал о своем. О том, что нужны материалы по этому делу. А они должны остаться, если было заявление.
– Как его фамилия? – спросил он.
– Кожухов. Василий Павлович Кожухов. И Вика тоже Кожухова.
– А почему заявление забрали, не знаете? – спросил он.
Женщина развела руками:
– Василий Палыч сказал, что все равно никого не найдут. И здоровье Вике этим не вернешь. А допросами и протоколами только мучают, заставляют снова и снова все вспоминать.
– Конечно! – подал голос кто-то из толпы. – Зря только мурыжат. А преступника-то как не было, так и нет! А о раскрываемости рапортуют.
Крячко, сдвинув брови, посмотрел поверх голов собравшихся.
– Это кто там такой умный? – спросил он.
Из толпы бочком выдвинулся сухонький мужичок неопределенного возраста – можно дать и сорок лет, и шестьдесят. Глаза у него были неприятные, маленькие и злые. Он кашлянул и сказал:
– Я и говорю, что о стопроцентной раскрываемости у нас с экранов и страниц газет вещают каждый день. И по отчетам выходит все в порядке. А по статистике шестьдесят процентов преступлений остаются нераскрытыми! Откуда же они берутся, если докладывают, что все раскрыто?
– Вы кто будете? – негромко спросил Крячко.
– Жигалкин моя фамилия, – представился мужичок.
– Так вот, уважаемый гражданин Жигалкин. Вы тут только что поддакивали насчет правильности того, что потерпевшая забрала заявление – дескать, все равно никого не найдут. А как же найти при таком подходе? Когда потерпевшие сами не хотят сотрудничать с полицией? Как полиции работать, если потерпевшие не хотят лишний раз показания давать?
Он поднял руку, предотвращая готовое сорваться с уст Жигалкина возражение.
– Понятно, что придется напрячь память, вспомнить неприятные моменты! – жестко продолжал Крячко. – Это естественно. А вы думаете рассказ о том, как избивали и уродовали девчонку, нам уши греет? Так потому и спрашиваем в пятый, десятый, сотый раз одно и то же – в надежде, что наконец-то всплывет что-то, какая-то мелкая деталь, опираясь на которую можно будет распутать все преступление. А не потому, что полиции делать нечего, как только страшилки слушать. Страшилки я могу и дома по дивиди посмотреть, только они мне не нужны, у меня их на работе без кино хватает. А вы ахаете-охаете, мол, такие-сякие, мучают потерпевших, им и так плохо! А потом кричите: полиция, мол, никого найти не может, не работает! Вы тут российскую солидарность в пример приводите, так вот я вам скажу, что нигде так не распространено кликушество, как в России!