Как ни пытались Котов со своим другом пробраться внутрь, все было тщетно. С парковки в здание вела дверь с кодовым замком, и парадный вход в подъезд был с такой же дверью.
Толик стал обходить, как можно менее заметно все здание и искать способ, а Миша направился в ближайшее кафе. Вскоре он вернулся с упаковкой пиццы.
– Ты что решил сейчас пиццу есть?
– Ну, конечно, я ведь всегда голодный, – иронично произнес Михаил и стянул с себя кожаную куртку, обнажив смуглые мускулистые руки. На правой красовалась татуировка с изображением черного скальпеля и вылетающих из него, тоже черных птиц. Единственное яркое пятно в тату – красная капля крови на острие скальпеля.
Этот мужчина выглядел впечатляюще: мужественный, дерзкий вид, взъерошенные темно русые волосы и уверенный огненный взгляд.
– Что ты собираешься делать? – вопросительно уставился на него Толик.
– Сыграю на самом сильном желании всех россиян, – сняв с головы Толика кепку, и натянув ее на свою голову, ответил Миша.
– На каком?
– Халява! – с этими словами Михаил направился к двери подъезда и нажал на кнопку домофона, не слушая Толика о том, что лучше бы им вызвать полицию.
Как он и предполагал, его впустили тут же, услышав, что они, в рамках какой-то акции, получают бесплатную пиццу. Отдав коробку какому-то лысому мужику с третьего этажа, Миша спустился на первый, где располагались всего три квартиры. Две по бокам и одна отдельно от других, в конце коридора.
Прислонившись к железной двери, Михаил не услышал ни звука. Связь здесь не ловила, но зато слышна была приглушенная музыка из каждой квартиры. Кто-то играл на бас гитаре, кто-то на барабанной установке и только в дальней квартире просто был включен на всю катушку тяжелый рок.
Было понятно, что в двух квартирах живут и работают настоящие музыканты, но, а вот в третьей…
Просто уйти для Котова был не вариант. Может быть, именно сейчас им так нужна его помощь, может нельзя медлить ни минуты. А может он вообще зря сюда пробрался и все это нелепые обвинения – мысли в голове Михаила устроили пчелиный рой.
– Надо действовать, – рука Михаила уверенно потянулась к звонку и быстро нажала на него.
* * *
– Как тут моя любимая девочка? – как ни в чем не бывало, спросил Егор у Веры. Девушка была пристегнута наручниками к железной трубе.
Вера лежала на грязном ватном матраце, который в свою очередь валялся на сером бетоном холодном полу в подвале. Она была обезображена, раздавлена, уничтожена. Ее, когда-то живое и красивое тело, было истощенным, в синяках и ссадинах. Лицо опухло, то ли от ударов её насильника, то ли от слез.