Похоже мы жили по разным правовым сводам, ведь мне это право даже не пришлось заслуживать. Он определённо был не в настроении. Впрочем, как вы можете посудить, не только он. На сегодня точка.
***
На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном. «Где оно, это высокое небо, которого я не знал до сих пор и увидал нынче?». Князь Андрей действительно был ребёнком в тот момент, и подобно первому падению со своей скаковой лошади, сейчас ему предстояло неловко и со всей полнотой русского мужества ощутить мягкое полотно ожидавших носилок и принять заслуженное поражение. Только в этот раз уже было не так страшно. Обволакивающая грязь и смрад десятков благородных, но уже бывших сослуживцев лишили его не только возможности дышать всей полнотой груди, но и бояться.
Во время осмотра пленных Наполеон не смог проехать мимо поверженного князя. Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему. – Как вы себя чувствуете, mon brave? Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал…
Но молчание это продлилось недолго и в момент, когда великий император почувствовал откровенное пренебрежение собственным статусом и временем, князь заговорил:
– Меня доводит до абсолютной тошноты то, какими карикатурными чертами наделил вас автор. Мне противно стоять перед вами, мне противно находиться с вами в одной главе, на одной странице, на одной строчке. Я вижу в вас затхлость тех почти двухсот лет, что вы существуете в рамках романа. И, поверьте, о великий император, я не считаю, что нахожусь в лучшем положении, чем вы. Вполне возможно, что и в более худшем. Однако я нашёл в себе смелость противопоставить себя вам, изменить стандартный порядок чернильных капель, изменить выражение каждого пропёрженного лица у читающего это критика. И это доставляет мне искреннюю радость и удовольствие. Я мог бы сейчас начать думать о том, какое впечатление на меня произвела встреча с вами, император, как ваш истинный лик заставил изменить меня привычное представление о своей тщеславной жизни. Ваш жир, ваша гордыня, ваше безразличие – просто отвратительно. Но ведь это даже не ваша вина, а вина того, кто наделил вас этими качествами. Я меняю представление не о вас, а о том, кто вас написал. Я объявляю противостояние. Я выплёскиваю свою ненависть не на ваше заплывшее лицо, а прямо за границы тех бумажных рамок, что для нас установлены. Мне стыдно здесь находиться, поэтому я предпочту немедленно ретироват…