– Клянусь, я говорила только правду! – взмолилась Варя. – Был сильный пожар, перекрытия рухнули… все могло сгореть.
– Могло, – хмыкнул он. – Какая чудесная версия, а? Свалим все на огонь, он бессловесный, отпираться не станет, – он вдруг залепил ей пощечину. – Кончай дерьмо на уши вешать! Где Затонский?
– Я не знаю, – дотронувшись до горящей щеки, пробормотала Варя. – Он умер, я сама видела.
Он ударил ее по другой щеке. Она заплакала.
– Почему вы мне не верите? Оставьте меня! Я ничего не сделала.
Офицер вытер руку носовым платком.
– Ошибаешься, – сказал он. – Ты препятствуешь оккупационным властям и укрываешь вражеского генерала. Ты дорого заплатишь за это. Очень дорого.
Варя вспомнила казнь полковника Никитина и его семьи, и ее замутило.
– Если ты признаешься сейчас, мы не тронем твою дочь.
– Я признаюсь, признаюсь, – залилась слезами Варя. – Только в чем мне признаваться? Скажите, я все подпишу, все сделаю, только скажите.
– Дура! – рявкнул он. – Где твой муж?
– Он погиб…
– Не надейся, что твоя соплячка слишком мала, – многообещающим тоном произнес он. – На всяких есть любители. А еще можно выколоть ей глазки, выбить зубки, вырвать ноготки…
У Вари закружилась голова, колени подогнулись.
– Продолжим беседу в другом месте, – заключил офицер и знаком подозвал сопровождающих. – Доставьте эту падаль в комиссию. И ее отродье не забудьте.
Когда Варя вновь обрела способность соображать, два солдата тащили ее под руки по улице. Ревущая в три ручья Ирочка была крепко привязана ремнем к ее запястью. Панические мысли замельтешили в голове. Она взглянула на Ирочку, в памяти всплыло то, что говорил офицер. Выколоть глазки… Нервный спазм согнул ее пополам, через горло хлынула желчь.
– Вот дерьмо!
Коричневые разом отскочили, беспокоясь за свою форму. Варя уловила это краешком едва теплившегося сознания: ее на мгновение выпустили из цепкой хватки! Она еще подумать об этом не успела, а руки уже подхватили Ирочку, и ноги сами понесли ее прочь.
– Эй, эй! – запоздало закричали ее конвоиры.
Они бросились следом. Они были раздосадованы, да, но вполне уверены, что вскоре догонят дерзкую беглянку и выместят на ней свое неудовольствие. Женщина казалась слабой и безвольной, такую остановит любое препятствие.
Сами они были туповатыми жлобами, привыкшими к оккупационной рутине и ничего не боявшимися. И потому они не знали, что может сделать с человеком страх. Страх удесятеряет силы, обостряет сообразительность. Страх гонит адреналин в кровь, заставляя сердце биться быстрее, а мозг – придумывать такие безумства, которые никогда не совершит бесстрашный. Варя мчалась, забывая дышать, словно и не была только что на грани обморока. Она то и дело сворачивала в грязные полутемные переулки, путая след, но уже начала понимать, что в городе ее непременно поймают. До сих пор о бегстве от преследования она знала только из книг. А в книгах преследуемые бежали в леса.