В комнате находилось несколько кроватей, шкафов, столов и стульев. А ещё – были люди.
– Этого, – сказал Нушрок и указал на загорелое тело.
Охранник подошёл к заключённому:
– Пожалуйста, следуйте за этим господином.
– Никуда не пойду, пока мне не объяснят, где я нахожусь и почему! – запротестовал человек.
Загорелый был мужчиной лет тридцати с небольшим, с густой чёрной шевелюрой и красивым телом – но без сильно выпирающей мускулатуры – гибким и ровным, как полотно.
– Лучше бы вам не капризничать… – протянул охранник.
Такая вежливость была несколько необычна для тюремщика, его грозный вид никак не соответствовал с манерой общения.
– Я и не капризничаю. Просто никуда не пой… – договорить он не успел – Нушрок взмахнул рукой, и маленькая тоненькая иголка шприца вошла в шею и оборвала монолог.
Человек обмяк, но не упал, охранник подхватил его и поставил в странное приспособление – тележку для передвижения тела в стоячем положении – да так, что тело соприкасалось с ней лишь в нескольких точках – ступни и шея.
– В мастерскую!
– Слушаюсь! – по-военному ответил охранник.
Выйдя из комнаты, он закрыл за собой дверь и покатил каталку по коридору.
Похоже, заключённый был в сознании, но голова его безвольно болталась, а в глазах не было никакой мысли.
В комнате-операционной молодого мужчину уложили на стол, уложили с жёсткой фиксацией, предварительно полностью раздев.
– Не могу решить две вещи: с чего лучше начинать – с груди или спины? – спросил тот, которого раньше был очень похож на Йагупопа, а сейчас очень смахивал на Доктора Зло[14].
Только не на смешной персонаж из Остина Пауэра, а на нашего питерского врача – убийцу Максима Петрова[15]. Сверху обычной хирургической одежды на нём был эластичный фартук белого цвета. Из-под маски бусинки его глаз сверлили тело, лежавшее на столе.
– Давай покрутим его, ты посмотришь… Глядишь, и вдохновение нахлынет. А второе? – сын в моменты папиного творчества старался не раздражать своего отца.
– Не пойму: сколько рядов лепестков у цветка делать. Вот бы с режиссёром посоветоваться! В нём-то творчества – хоть отбавляй! Хотя… Мы, конечно, оба художники.
– Да я – вроде тоже, можно и со мной. Одна голова – хорошо, а два сапога – пара, – пошутил сын.
Издали можно было подумать, что два человека рассуждают: как лучше тушу разделать для еды, чтобы красиво вышло. Крутят, вертят, в общем, творчески подходят к этому делу.