Я лишь пожимаю плечами:
– Я привыкла.
Мне пришлось привыкнуть к этому.
– Это ненормально.
– Вполне нормально. Никому не хотелось бы сотрудничать с пьяницами или уголовниками, – замечаю я. – Показы, фотосессии, имидж – в большинстве своём всё это является самодисциплиной.
– Итак, тебе продлили контракт?
– Раз уж я сейчас сижу здесь, а не с бабушкой, – я кручу в руках пустой пластиковый стаканчик. – Да, продлили.
Морис включает стереосистему, и по дому начинают разноситься песни из свежих плейлистов. Чуть убавив громкость, он возвращается к нам.
– Насчёт детского дома, – он берёт со стойки бокал Бет, делает глоток, а подруга шутливо пихает его в грудь. – Письмо дошло до своего получателя?
– Ещё нет. Почту будут разбирать в конце июня или позже.
– Но ты уже отправила его? – не отступает Морис.
– Только потому, что не смогла выпить три стакана виски, – напоминаю я, и ребята смеются.
– Ты точно зануда!
Мы собираемся в центре гостиной на мягком диване. Бет скрещивает ноги под собой и обнимает большую подушку, я присаживаюсь рядом, а Морис разваливается между нами.
– Думаешь, он сильно обрадуется, когда узнает, что ты в него «влюблена»? – продолжает Морис, изображая пальцами невидимые кавычки.
– Не знаю, – я и вправду не думала об этом. – За несколько дней мы немного сдружились, но это ненадолго. Точно ненадолго.
Вряд ли он захочет общаться со мной после всего, что произошло. Билли так жестоко избил его, что, наверное, Люк не поднимется с кровати в ближайшие несколько дней. Я ни на секунду не перестаю винить себя за случившееся. Самое странное – я не перестаю думать о Люке и о своём письме. Оно всплывает в голове каждый раз, когда мы с ним пересекаемся в детском доме, будь то случайная встреча в коридоре или работа в оранжерее. Я пытаюсь разгадать Люка, и, кажется, уже знаю несколько интересных деталей. Он любит читать – предан романтике с незапамятных времён. Ещё он ухаживает за растениями и часто проводит время на берегу Ривер Фосс.