Я устало плюхнулся на первое попавшееся сиденье и с наслаждением вытянул ноги. Открывшаяся в салоне картина оказалась ещё менее обнадёживающей, чем остатки единорога. На одном и передних сидений спиной ко мне развалилось безжизненное тело в мятых джинсах и таком же мятом засаленном пиджаке. Грязные желтовато-русые космы, поблескивавшие множеством серебряных нитей, свисали длинными нечёсаными прядями. В проходе рядом с креслом, в котором расположилось тело, зияло чернотой прямоугольное отверстие. Я ошалело таращился на всё это, блиставшее в ярком свете, «великолепие» – грязный, волнистый пол, потрескавшаяся кожа сидений, черневшая множеством щелей обшивка стен.
Сиденье передо мной страшно взвизгнуло, когда я взялся за него, чтобы подняться. И тут же в проход откуда-то из-под кресел соседнего ряда выкатился лопоухий, бело-рыжий клубок шерсти с чёрным пятном на боку и, внимательно поглядев на меня карими глазками, звонко тявкнул и завилял маленьким хвостом.
– Опять ты! – Я, выпучив глаза, смотрел, как ещё минуту назад безжизненное тело выросло в проходе, раскачиваясь с такой силой, словно находилось на палубе попавшего в сильнейший шторм корабля. Бурый огрызок, кажется от яблока, просвистел мимо щенка и со смачным всхлипом впечатался в спинку одного из кресел. Щенок обернулся на захлёбывавшегося потоком ругательств зомби и снова с любопытством уставился на меня.
– А ты ещё кто такой?! – Из-под спадавших на лоб патлей на меня смотрели налитые кровью глаза в обрамлении опухших, тёмно-синих век.
– Костя. – Я растерянно ожидал, что сейчас какой-нибудь очередной огрызок, а то и что потяжелее отправится в мою сторону. Он долго молча смотрел на меня, видимо пытаясь переварить услышанное. Я даже успел подумать, не заснул ли мой собеседник ненароком в таком вот положении, когда он снова ошарашил меня, разразившись низким утробным хохотом.
– Это до такого теперь мода дошла что ли? – хохотал он, тыча пальцем в болтавшиеся у меня ниже колен лохмотья. – Мало стало дырки на коленях делать, теперь вообще в лоскуты рвать стали?
– Типа того, – огрызнулся я, отворачиваясь к окну и подавляя желание выплеснуть ещё не до конца остывшую злость на этого типа.
– Да ладно, не бычься, – голос был примирительным, хотя язык у него заплетался порядочно, из-за чего фраза звучала как: «длыдн нэее быщси». Больше всего меня изумляло, как он умудряется сохранять равновесие, так сильно раскачиваясь из стороны в сторону. – Ща, погодь.