Хотя кого она обманывала? Спать уже не получится. Организм проснулся и требовал кофе. Но тихое злорадство оттого, что теперь не спят еще несколько человек, поднимало настроение. С чувством выполненного долга пошла умываться.
Звук воды из-под крана не перекрыл очередное «Трунь!».
Да твою ж… Выходной сегодня! Вы-ход-ной!
За дверью послышались звуки босых ног. Анжелка сейчас прибьет.
Но та открыла дверь и радостно улыбалась:
– Татьяна Петровна на пенсию уходит.
– И чему ты радуешься?
– Она всех нас зовет в гости, Артём чат создал. Надо думать, что будем дарить любимой воспитательнице.
Лена не особо понимала, чему так радуется Анжела. Татьяна Петровна действительно любимая воспитательница всех ребят. Вообще у них детский дом никогда не считался «образцовым», но он был ДОМОМ. Они жили как настоящая семья. Огромная, шумная. Где если кто-то болеет – переживают все. К кому-то приехали родственники и привезли гостинцев – это делилось между всеми. Татьяна Петровна, как настоящая мама, часто обнимала и умела найти нужные слова. Она знала, кого нужно подбодрить, кого лучше просто оставить одного. А учитывая, что у большинства воспитанников там, за забором, находились биологические родители, – живые, здоровые, но лишенные родительских прав, да и желания воспитывать, – то сравнить было с чем. Она видела, как Анжелка сжимала кулаки, стоя у окна, а там внизу ее мамаша пыталась пройти «с дочкой увидеться», а сама, как обычно, пьяная. Потом Анжелка плакала в подушку, а Ленка пыталась ее успокоить. Сама она дала себе слово, что никогда не будет плакать. По крайней мере, не позволит жалеть себя. И хорошо, что к ней самой никто не приходил! Она с рождения оказалась никому не нужной, лишней в чьей-то личной жизни. И пусть так!
Лена вспомнила, как она лет в четырнадцать прожгла брюки. Которые не были дорогими, но смотрелись очень красиво. Они так нравились Ленке. И вот она их просто прожгла. Нечаянно. В комнате был кто-то из младших. Испугавшись, тот побежал звать взрослых. А Лена стояла, подняв ярко-сиреневые брюки так, что дырка оказалась на уровне глаз. Она в тот момент не боялась, что ее поругают за испорченную вещь и утюг, на котором остался нагар. Было безумно жаль эти брюки. Они у нее одни такие. Как можно было так глупо прожечь их?
В комнату вошла Татьяна Петровна и с досадой хлопнула в ладоши. Еще и Анжелка: «Ой, еще и свои любимые».