И решительно вышла…
…Час спустя, около хрущевки на окраине Москвы, где Танечка снимала квартиру с подругой, Александр неистово и грубо – так, как никогда не посмел бы обращаться с женой, то ли брал, то ли расправлялся с «любящей» студенткой на заднем сиденье своего автомонстра. Монстр с ужасом ухал, Танечка визжала и извивалась, а Шатов неистово «бичевал» искусительницу, которая властно и стремительно ворвалась в его жизнь, перекорежила ее, придала ей новый вкус, ритм, цвет. С того вечера он не мог отказаться от этой приторной горечи, от жара и совершенства юной плоти, от силы неизведанного доныне чувства. Они приезжали после занятий в съемную хрущевку любовницы, которая договаривалась с подругой-соседкой, чтоб та уходила гулять по средам с десяти до одиннадцати вечера. Это стало их временем. И именно по средам он вел любовную программу на радио. Словом, вся среда становилась Танечкиной, горячечной. Радийщики, подметив, что Шатов в последнее время вечно не в духе, с расспросами не лезли, но поговаривали, что кураж он потерял и «Письма…» придется отдать на откуп злорадствующей Золотовой.
Едва Александр вошел в редакторскую комнатку и поздоровался с пискнувшей «Добрый день» Верочкой, как в кармане завибрировал мобильный. Саша не успел сказать «Алло», как зычный, срывающийся на истерику голос режиссера Вальки Михайлова прокричал:
– Саш, необходима твоя помощь! Срочно! Беда с Викой. Викчи… нет! Вчера… – громкие лающие всхлипы оборвали его речь.
– Валь, да что такое? Что…
– Погибла Вика моя! Убили ее! Я уверен…
– Господи помилуй, – Шатов осел на Верочкин стул, с которого она вскочила, по-птичьи вытянув голову с рыжим хохолком.
– Я не могу… Не буду ничего рассказывать, только умоляю тебя. УМОЛЯЮ! – Михайлов крикнул так громко, что Верочка отпрыгнула от Шатова, которого пожирала до того подведенными глазками, в изумлении накренив птичью головку.
– Помоги со следователем, который тогда раскрыл покушение на тебя. Ну, что-то гадкое тогда у вас приключилось… – Михайлов не мог в таком состоянии подбирать корректные формулировки.
– Да… Валь, но дело происходило не в Москве, и следователь тот не московский… – мямлил растерянный Шатов.
– Неважно! Я оплачу! Мы с Толей все отдадим, чтоб наказать, уничтожить! – Михайлов снова зарыдал, на этот раз, видимо, прикрыв трубку. Через пару секунд, впрочем, закричал с новой силой: