Гомон голосов из-за дверей перешел в шум драки.
– Таран сюда! – Я громко отдавал приказы. – Живьем никого не брать! Лучников – под окна!
Теперь укрытие Гриффо напоминало гнездо рассерженных шершней.
– Открыва-а-аем! – донесся до меня отчаянный крик. Я надеялся именно на такое решение, и интересно мне было одно – где сам Фрагенштайн.
Отодвинули запор, и я шагнул внутрь. В комнате было шестеро мужчин. Здесь они могли бы обороняться едва ли не вечность, разве что мы взяли бы их огнем или голодом. Они же покорились самому звуку слов «Святой Официум». Сейчас все стояли на коленях под стеной.
– Господа, поднимитесь, – попросил я ласково. – Ведь никто не обвиняет вас в грехах вашего принципала. Скажите мне только одно: куда он делся?
Ответом было молчание.
– Ну что же, – сказал я. – Хотел быть вежливым. Но раз так…
Дал знак моим людям, те схватили одного из слуг Фрагенштайна. Бросили его на пол, выкрутили руки назад.
– Заткните ему рот, – приказал. Потом взял его правую ладонь в свою руку.
– Сорока-воровка
Кашу варила,
Деток кормила:
Этому дала в горшочке,
Этому в котелочке,
Этому в мисочке,
Этому на ложечке,
– проговорил я.
На слове «горшочек» сломал ему мизинец, на «котелочке» – палец безымянный, на «мисочке» – средний, а на «ложечке» – указательный.
Признаюсь, что идея совместить пытку с детским стишком пришла мне в голову неожиданно. Когда-то я слышал о человеке, которого называли Веселым Палачом из Тианнона: тот допрашивал людей и при этом радостно напевал песенки. И говорят, что не строгость пыток, а именно эти песенки сильнее всего пугали жертв. Я попытался применить сходный способ, поскольку ответ на вопрос, куда делся хозяин, был мне необходим быстро. Очень быстро. Ибо – кто знает, не выстроил ли Гриффо секретный подземный ход, что вел в сад, а то и за границы имения? И кто знает, не убегал ли он прямо сейчас этим ходом? А тогда – ищи ветра в поле.
– Ну, ладно, теперь вторую руку, – приказал я. – Впрочем, погодите-ка, – прибавил в нарочитой задумчивости. – Он, кажется… кажется, хочет что-то сказать. Отпусти-ка.
Человек, которого я пытал, спазматически хватал воздух. Слезы лились из глаз едва ли не ручьем.
– Эй, мальчики не плачут, – похлопал его по щеке. – Говори!
– Пропа-а-ал за-а-а стено-о-ой! – прорыдал он. – Богом клянусь…
– Никто не пропадает за стеной, – оборвал я его. – Вторую руку!