.
Москва длительное время культивировала образ Сталина как миротворца и посредника, и, конечно, Шуленбург телеграфировал в Берлин, что он «уверен, что Сталин использует свою новую должность для того, чтобы лично принимать участие в поддержании и развитии добрых отношений между Советами и Германией»>14. За назначением Сталина главой правительства последовал еще ряд шагов в направлении умиротворения. 8 мая советское новостное агентство ТАСС опровергло слухи о том, что к советской границе стягиваются войска. На следующий день Советы отказались от дипломатического признания эмигрантских правительств оккупированных Германией Бельгии, Норвегии и Югославии. 12 мая Советский Союз признал антибританский режим в Ираке. 24 мая Шуленбург сообщил в Берлин, что политика Сталина «направлена прежде всего на то, чтобы избежать конфликта с Германией», и это доказывает «позиция, занятая советским правительством в последние недели, тон советской прессы… и выполнение заключенных с Германией экономических договоров»>15. В начале июня Германия захватила Крит, после чего СССР быстро отказался от признания суверенитета Греции. Апогеем кампании Сталина по умиротворению стало обнародованное 13 июня 1941 г. сообщение ТАСС, в котором опровергались слухи о конфликте и надвигающейся войне между Советским Союзом и Германией. СССР, сообщало ТАСС, как и Германия, соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, и все сообщения об обратном – ложь и провокация. В сообщении отрицалась информация о новых притязаниях Германии на территории СССР, однако не исключалась возможность переговоров в случае, если подобные притязания возникнут>16. В остававшиеся до начала войны мирные дни советское правительство сделало еще ряд намеков Германии на то, что оно открыто для переговоров.
Возможно ли, что Сталин, известный циник и реалист, всерьез верил, что такие шаги заставят Гитлера изменить свои планы? То, о чем Сталин думал и на что рассчитывал в дни и недели перед нападением Германии на Советский Союз, остается тайной, но, похоже, он и в самом деле верил, что Гитлер не собирался начинать войну летом 1941 г. и что дипломатические меры помогут сохранить мир – по крайней мере, на ближайшее время.
Прежде всего, заключение советско-японского пакта о нейтралитете могло, по мнению Сталина, быть истолковано двояко. Москва и Токио уже полтора года вели переговоры о подписании советско-японского эквивалента советско-германского пакта о ненападении – договора, который бы позволил разрешить споры о границах, праве рыболовства и уступках Японии по вопросу нефтяных месторождений на Северном Сахалине. Окончательный раунд переговоров состоялся в рамках поездки Мацуоки по странам Европы в марте-апреле 1941 г. Мацуока приехал в Москву в марте, а потом еще раз в апреле, сразу после поездки в Берлин и беседы с Гитлером. Мацуока не знал, что Гитлер собирается начать войну против России, и в разговоре со Сталиным 12 апреля ни слова не сказал о том, что в советско-германских отношениях намечается разлад