они брали свои разноцветные лодки вертлявые и клали их прямо на осторожный этот батут, вспученный воздухом. Они любили вместе выплывать перед рассветом на водяную площадь и прогуливаться на лодочках, вырезая из среды образно намёки, охотясь за идеями, доступом, проекцией и укладывая по местам трофейные мысли, попавшиеся доверчиво на поверхностные рецепторы.
Сэвен тоже сел на свой плед и погнал лодку к середине воды, откуда горизонт весь открывался выпукло и можно было смотреть с хорошей точки, как на голубое жидкое желе налипают упругие тела нерыбацких доу, как облака ставят на воде свои наивные спектакли и сонные холодные ещё световые потоки, как крики, вырываются из самой изнанки примятой небом стихии.
Мир разразился светом, яркостью. Блестели складки воды. На всеобщее обозрение выплыл дряблый беззубый водяной Сьерж Леонид, выдающий знаки.
– Блонди, тебе каблук для рисования на песке, Хомем, вам фраза «Маленький будда стоял с протянутой рукой у начала или конца воды», Рапида, тебе вертушку на, Сэвен, тебе синий давить.
Сказал и кинул ему веточку в лодку. Сэвен взял веточку, прощупал аккуратно каждый листок, изучая пальцами великую индигоферу, и стал растирать сухими подушечками тонкую пластинку листа, ожидая чудесного появления синего (сказано: человек вынул цвет из природы). Он старательно выманивал наружу этот энергичный диапазон, дающий силу всякому, кто с ним поладит, он выдавливал блюз из травы, как тамбурин выдавливает музыку из молодого негра, он хотел сейчас цвета замкнутого на полвзгляда хоть, зрительного ощущения порцию. Но вытащить синий не так-то просто было, некоторые народы вымирали вот так, в бесславной охоте на индиго.
Синего не было пока, зато остальные цвета подошли. Кружок выпрыгнул из-за полоски, вспылил спектром и выпустил свои роскошные токи, отображая чёткую исполненную разума реальность: охровый песок, папоротниковую общину, здания живые древесные разных форм – в каждом существе пульсировала история эта новая, которая прямо сейчас рождалась.
Сэвен попытался ещё раз более продуманно продавить сопротивление эллиптического листа, попросить его так, как он умел просить, но и в этот раз не получилось узнать, какая магия самая простая и самая чёткая заложена была в цвете. А ведь он так хотел научиться проникать внутрь всего, что видел, наращивал как мог воображение – главный чувствительный слой, из которого вырастала эта эксцентричная реальность, где у природных явлений объявлялось сознание, где деревья были вооружены жестами, где змеи ползали готовыми тотемами, а над озером летали что ни птица, то птах.