Большой – это слово, наиболее близко выражающее его необычную внешность. Он был высок, широкоплеч и силен. Черты его лица были крупными, смелыми, красивыми. Темный цвет кожи, волос и глаз усиливал впечатление огромного роста. Отчасти дело было в реальных размерах, но только отчасти. Не самый случайный взгляд мог бы сообщить о суждении о простом объеме. Он казался большим, потому что его лицо, все его тело казалось усилием Природы адекватно выразить большую природу. Герберт Спенсер сказал о самом превосходном комплименте, который когда-либо делал один человек другому, когда он сказал о Джордж Элиот, что она предложила “большой интеллект, свободно движущийся”. В Роджере Уэйде было это качество большой птицы, парящей высоко в голубом эфире над грязью и ничтожеством обычной жизни. Его внешность причинила ему немало неприятностей, о которых он ни в малейшей степени не подозревал. Ибо большая часть его очарования заключалась в его детской неосознанности – черта, менее редкая у художников и скульпторов, чем у любого другого класса гениальных людей, вероятно, потому, что их работа заставляет их постоянно концентрироваться на людях и вещах, на их внешности, никоим образом не связанной с их собственным эго. Если бы Роджер был физически тщеславен, несомненно, его привлекательная внешность погубила бы его. Зависть мужчин и увлечение женщин сделали бы побег невозможным. Как бы то ни было, он делал свою работу, игнорировал своих врагов и не был порабощен женщинами, которые появлялись в его жизни и снова исчезали. К счастью для мужчин, особенно для мужчин, стремящихся к карьере, женщины воспитаны на слабости цели и предпочитают, чтобы их любили, а не они, чтобы ими восхищались, а не они.
Его долгое пребывание за границей и успех там затронули его американизм только для того, чтобы идеализировать его. Мечтой всей его жизни по-прежнему было построить карьеру дома. Он был слишком способен поддаваться глупостям оптимизма. У него не было иллюзий по поводу трудностей, с которыми он столкнется и которые будут его преследовать. Он заметил, что тем американцам, у которых были деньги на покупку картин, обычно не хватало широты, чтобы оценить свою собственную страну, они считали ее “грубой и коммерческой”, что бы это ни значило, и предпочитали иностранных художников и иностранные сюжеты. Но, как и многие другие талантливые американские художники, он стремился внести личный вклад в изменение национальной гордости и уверенности, которые рано или поздно должны были произойти. Поэтому, когда тетя оставила ему наследство, он почувствовал себя свободным и ввязался в опасное американское приключение. Через два месяца после того, как он унаследовал свое небольшое состояние, он приземлился в Нью-Йорке, а его парижская карьера закончилась инцидентом; несколько дней спустя он поселился в старом фермерском доме на краю своего поместья в дикой местности, в миле от почтового отделения и железнодорожной станции в Дир-Спринг. На холме у озера Уошонг, в конце его поместья, холме , который казался горой по сравнению с крутыми склонами, окружавшими его со всех сторон. Он поспешно попросил деревенского плотника построить для него дом из одной большой и высокой комнаты, свободно пропускающей свет через большие окна в стенах и сделать огромное окно в крыше. Такое небольшое впечатление, какое произвело его возвращение, было полностью ограничено его родным Оленьим источником. Там ходили слухи, что, не сумев заставить Искусство платить, он вернулся домой, чтобы “бездельничать” и жить на деньги своей тети. Поскольку он испытывал отвращение к обсуждению своих планов, те из жителей деревни, которым удавалось втянуть его в более длительные переговоры, чем вежливый обмен приветствиями, не услышали ничего, что противоречило бы сплетням.