Прежде с ним не происходило такого, что он не мог себе объяснить хотя бы в приблизительном выражении. А теперь произошло. Отчего именно с ним, а не с кем-нибудь другим? Обычно человеку регулировать внешние обстоятельства куда труднее, нежели внутренние, но сейчас не представлялось выполнимым ни первое, ни второе. Его мозг то пробуксовывал, стеснённый в узких границах, то упирался в неясные тупики и разворачивался на сто восемьдесят градусов, то соскальзывал во мрак и запустение, а то вообще принимался панически шарахаться туда-сюда и отказывался переваривать отрицательную информацию. В воображении бывшего командировочного змеились, переплетаясь между собой, разновеликие варианты действительности, среди коих он никак не мог выбрать правильный, а удержать все варианты сразу и сохранить в них собственное отражение у него не получалось. Вероятно, проще было окончательно потерять, отбросить последние точки соприкосновения с самим собой, однако это казалось если не глупым, то как минимум преждевременным.
Низко над домами кружила большая стая ворон, то и дело с карканьем облепляя какое-нибудь дерево, точно в предвкушении обильной падали на городских улицах. Время от времени начинал дуть ветер, поднимая в воздух облачка пыли и мелкого бумажно-целлофанового мусора. Он то порывисто вертел эти облачка между фонарными столбами, деревьями, пешеходами и автомобилями, то гнал их вдоль улицы, а то вдруг стихал как ни в чём не бывало, уступая место кратковременной атмосферной апатии и воронам.
Между тем клонившееся к закату солнце, частично проглядывая из-за туч, недвусмысленно обозначало своё намерение окончательно спрятаться за крышами, дабы не делиться драгоценным теплом с бесполезным и расточительным пространством. Хотя до наступления ночи было не то чтобы рукой подать, а всё же этот неминуемый факт не мог не внушать беспокойства. Ибо конечной точки своего маршрута гражданин Бесфамильный не представлял, и тем более не мог ведать, где ему выпадет случай устроиться на ночлег. При таком обстоянии дел была не исключена возможность, что он выбьется из сил и, застигнутый темнотой, погрузится во всеискупляющее забвение где попало. Однако упрямство продолжало толкать его вперёд.
«Я не мыльный пузырь, чтобы лопнуть и разлететься брызгами из-за казуальных дорожных трудностей, – воспалённо мыслилось бывшему командировочному. – Вероятно, надо что-то делать без промедления, и тогда всё изменится, а я ничего не делаю, поскольку надеюсь дозреть до решительных действий, вот какая незадача, этак-то можно по случайности и жизни лишиться, не зная за что и почему, и в какую вообще сторону желательно дозревать. Но с какой стати на меня должна влиять извращённая коловерть посторонних факторов? По какому праву? Нет, я не настолько малосостоятелен, чтобы после нескольких тумаков поддаться регрессивным тенденциям! Моё устройство намного прочнее, чем это может показаться со стороны, и самолюбия у меня никто не отнимет! И свободы воли – тоже! Лишь тот свободен, кто умеет владеть собой в любых ситуациях. Значит, я должен овладеть, несмотря на сложившееся положение, а там уж будет видно, что и как обернётся. Пусть я не могу моментально пересоздаться, изогнувшись кольцом наподобие змея-уробороса, зато какой-никакой правомерностью обладаю, на этом и буду основываться. Мало ли неприятностей приключается вокруг, знать ничего не знаю и знать не хочу».