– Ннннааа, шшш наааоой мм шшшоо? – промямлил Некрасов.
– С ногой, – бас потеплел, – Приятель, тут такое дело. Нога твоя совсем никуда стала. Не ты один, у нас тут таких пол-этажа. Не только ноги, без рук ребята, ещё без чего. Молоденькие есть совсем, не то, что ты. Ничего, это такое дело – война. Тут не угадаешь. Хорошо, живой остался.
Некрасов почувствовал, как повязка намокла от горячих слёз.
– Ничего, милый, ничего… – торопливо прошептал бас, похлопал Некрасова по плечу и зашагал куда-то вправо.
Вот так не повезло. Некрасов положил левую руку на лицо и горько заплакал.
Проснулся Некрасов от громкого стона. Забыв про повязку на лице, попытался открыть глаза. Правой рукой он вцепился в край койки, левой было больно шевелить, но он уже её чувствовал. И чувствовал боль в ногах, и теперь по всему телу. Они не могли дать обезболивающего, его просто нигде нет. Почему он чувствовал только слабую боль в боку в прошлый раз? Но, от внезапного испуга или от чего ещё, боль стала такой ощутимой, что Некрасов тоже невольно застонал. Но тут же одёрнул себя. Нельзя проявлять слабость. Он полстраны прошёл. На нём была связь. И в болото проваливался в прошлом году, вылез, ничего. И зимой попал под обстрел в одиночку, смог уйти, и сохранил оборудование. Всего и не упомнишь, что пришлось пережить.