Вот.
Вот какое бредовое объяснение еще раньше пытался впарить мне Иан.
– Кент сказал, что больше не станет переезжать. Прямо заявил, чтобы мы на него не рассчитывали, и ты, кстати, в это время сидел рядом. – Иан, прищурившись, внимательно на меня посмотрел. – Не надо обманываться. Адам захотел остаться в стороне, остаться с Джеймсом, поторговаться за неприкосновенность. Ты сам все слышал. Так что не зацикливайся.
Я продолжал гнуть свое – здесь какая-то ошибка. Не уставал повторять: здесь что-то не так, а Касл не уставал терпеливо втолковывать мне – словно душевнобольному, – что за Джеймсом присматривает Адам, что это не мое дело, что не важно, как сильно я люблю этого мальчика, не мне выбирать его судьбу.
Видимо, все позабыли, что Адам выдвинул идиотскую идею о неприкосновенности еще до того, как мы узнали, что Андерсон не умер. До того, как Делалье рассказал, что у Андерсона имелись планы на Адама с Джеймсом. Это было до того как Андерсон ожил, убил Делалье, а мы все попали в психушку.
Здесь что-то не так.
Ни на секунду не поверю, что Адам захотел бы остаться в Секторе 45 – и поставить жизнь Джеймса под удар, – если бы знал, что туда прибудет Андерсон. Адам, конечно, тот еще болван, однако всю свою жизнь пытался защитить этого десятилетнего мальчонку от их отца. Он скорее умер бы, чем позволил Джеймсу находиться рядом с Андерсоном – особенно когда услышал, что у последнего на их счет весьма мутные планы. Адам никогда бы так не поступил. Не стал бы рисковать. Я знаю. Всем сердцем чувствую.
Никто не хотел меня слушать.
– Эй, чувак, – тихо сказал Уинстон. – Ты за Джеймса не в ответе. Что бы ни произошло, это не твоя вина. А нам надо двигаться дальше.
Складывалось ощущение, что я говорю на другом языке. Кричу в стену. По общему мнению, я слишком остро реагирую на ситуацию. Излишне эмоционально.
В конце концов Касл перестал отвечать на мои вопросы. Зато принялся постоянно вздыхать. Как вздыхал, когда в мои двенадцать лет я прятал в спальне бродячих собак. Вчера вечером, перед тем как пойти спать, он одарил меня красноречивым взглядом; ясно было, что ему меня жаль.
Даже Брендан, добрый, сердобольный Брендан, покачав головой, сказал:
– Адам сделал свой выбор. Нам тяжело их терять, Кенджи, но надо отпустить ситуацию.
К черту!
Поднимаю взгляд, пытаюсь сосредоточиться на остатках гигантского именинного торта Уорнера. Он высится на столе в центре комнаты, никто за ним не смотрит, и меня внезапно пронзает желание ударить по нему кулаком. Пальцы снова крепко сжимают вилку – непроизвольный порыв, анализировать который я не собираюсь.